достоверно известно, что труп его вытащили из Невы в месте гибели злополучного парохода, принадлежавшего коммерсанту Якову Петровичу Щитову, прозванному «охтинским кулаком». «Щитов развенчал „охтинского христа“, – с иронией замечал газетчик, – пока в этом его единственная заслуга».

Как и Дарья Смирнова, объявившая себя «богородицей», «лже-христос» прежде трудился дворником. В миру звали его Василием Оленичевым. Примкнув к секте, он завоевал доверие «богородицы» и долгое время состоял при ней в ранге «святых». Выглядел он вполне подобающим образом – с красивой черной бородой, аккуратно расчесанной на обе стороны.

Однако потом такое сравнительно «скромное» положение Василию Оленичеву надоело, и он добился «повышения» – его сделали «апостолом», поставив в один ряд с лидерами секты. Но честолюбивому дворнику и этого было мало. Переговорив со своими ближайшими «соратниками», он убедился, что те не имеют ничего против его плана и даже обещают всяческое содействие, ибо появление в секте собственного «христа» значительно повысит ее авторитет. Происходили эти доверительные беседы сначала в Лесном на даче Иванова, где Оленичев служил дворником, а потом в трактире напротив Александро-Невской части.

После бурных «дебатов» с большой выпивкой соратники решили, что Оленичев, дабы стать «христом», должен пройти обряд «очищения от грехов» – поститься 40 дней и 40 ночей. Тот сначала отказывался, предпочитая сделаться «христом» более легким и простым способом, но затем ему пришлось согласиться. Приятели твердили одно: «Хочешь быть „христом“ – постись…»

Для сорока суток поста Василия Оленичева наняли квартиру на Никольской улице. Там претендент на роль «христа» провел, как и условились, 40 дней и 40 ночей. Чтобы все было без обмана, к нему приставили для надзора «первого ученика» Прокофия Лессихина, но, конечно, оставаться все это время абсолютно без пищи Оленичев не смог. Поговаривали, будто за все время поста он съел всего семь небольших хлебцев и выпил столько же стаканов воды. Так это или не так – точно неизвестно. Тем не менее, после пройденного «испытания» Оленичев сделался «охтинским христом».

«Охтинская богородица» Дарья Смирнова сначала была недовольно такой конкуренцией со стороны одного из своих подчиненных и даже уверяла, что он «дракон семиглавый». Эти семь голов, по ее мнению, и заставили его, не выдержав 40-дневного поста, съесть семь хлебов и выпить семь стаканов воды. Однако со временем это недовольство улеглось, и «охтинский Христос» остался в штате «охтинской богородицы».

Судьба отпустила «лже-христу» Василию Оленичеву не так много времени – он погиб обычной земной смертью.

«Проклятые места»

Петербург – город загадочный, проникнутый мистикой. Городу, строившемуся на «гиблых» местах, не приспособленных для жизни, пророчили мрачное будущее – «Петербургу быть пусту»: жить здесь нельзя, город будет снесен водой или провалится в трясину. За это злое пророчество били кнутом, ссылали на галеры, рвали ноздри и резали языки, но истребить его не могли…

Недаром легенда о «городе на могилах» сопровождает Северную столицу с первых десятилетий ее существования. «Петербург стоит на костях», – говорили, имея в виду, какой ценой была построена Северная столица. И потом многие славянофилы, ревнители русского пути и национального своеобразия, неизменно подчеркивали чуждость Петербурга Руси, считали всю Северную столицу сплошным «проклятым местом».

Оставим это утверждение на их совести, однако, как бы то ни было, а на протяжении всех веков истории нашего города горожанам пришлось столкнуться с тем, что в Петербурге существуют «проклятые» места. Некоторые из них были характерны только для определенной эпохи, другие хранили свою мрачную репутацию долгие годы, несмотря на смену властей, правителей и идеологий.

Чтобы говорить о природе «проклятых мест», надо быть в достаточной степени мистиком и верить в потусторонние силы. А можно просто предположить, что есть у города такие центры, где аккумулируется скапливаемая веками «отрицательная энергия». Сегодня модно пользоваться красивым словом «аура».

Говорят, в старину хорошо знали о влиянии на человека «гиблых мест» и, прежде чем строить дом, тщательно выбирали место, используя чутье животных. Поначалу и Петербург застраивался по народным поверьям, а чтобы определить, хорошее или плохое место, на деревьях вдоль будущих улиц подвешивали куски мяса. Если кусок быстро загнивал – дома не строили. Поэтому в ту пору в центре города образовывались пустыри – на «гиблых местах». Однако по мере роста города строить дома стали и на этих местах, а народные пророчества забывались…

Горожане разных поколений наверняка без труда смогут сказать, какие места города в разные времена считались «плохими», «нехорошими». И окажется, что в каждую эпоху такие места были своими. Например, после войны «плохими» местами в Ленинграде считались район у Балтийского вокзала с улицей Шкапина, ныне «прославившейся» съемками на ней «разрушенного Берлина», а также Саперный переулок близ площади Восстания – там было много хулиганов.

Однако петербургская история знает примеры не только «проклятых мест», но и отдельных «плохих домов». Историк Наум Синдаловский говорит, что на рубеже XIX–XX веков в Петербурге было не менее двадцати домов, где происходили загадочные явления. Один из домов на «Песках» был известен у местных жителей как «клуб самоубийц» – по ночам из его окон будто бы доносились стоны и похоронная музыка. Существовал в Петербурге «Чертов дом», несколько жильцов которого одновременно покончили жизнь самоубийством.

Почти полтора века едва ли не главным «проклятым местом» Петербурга была Сенная площадь с ее средоточием ночлежек, питейных домов и сомнительных увеселительных заведений. Ее называли «чрево Петербурга», по аналогии с парижским «чревом».

Ночлежные дома князя Вяземского в районе Сенного рынка называли «Вяземской лаврой». В самом названии звучала горькая ирония-насмешка: лаврой были мужские монастыри высшего ранга, а здесь, напротив, порядки были вовсе не монастырские. Многочисленные авторы «бытовых» очерков о Петербурге XIX века, воочию видевшие ужасающий быт «Вяземской лавры», описывали ее в мельчайших подробностях – и торговлю провизией, «добытой из выгребных ям», и площадку во дворе, где тряпичники и «крючочники» разбирают для продажи «всякую дрянь».

По соседству с «Вяземской лаврой» был известный питерской бедноте «Полторацкий дом», первый этаж которого занимал кабак, а второй и третий – ночлежка. Впрочем, вся Сенная площадь была гигантской клоакой.

«Состав населения ночлежных домов формируется из самых разнообразных элементов столичных обывателей, – замечала одна из газет. – Большинство – публика, промышляющая либо профессиональным нищенством, или мелкие карманные воришки. Почти все поголовно – алкоголики».

Несмотря на постройку на Сенной в конце XIX века современных железных корпусов рынка, репутация площади не изменилась. «Нищие бродят на Сенном рынке целыми толпами: старики, женщины и дети, – писал журналист Анатолий Бахтиаров. – Им подают натурой». В домах, прилегавших к Сенной, процветали притоны, игорные дома, проституция, шулерство, скупка краденого.

По аналогии с «Вяземской лаврой», трущобный район возле Ново-Александровского рынка по обе стороны Малкова переулка (ныне