Не выдержав, я отправился поискать тихое место, чтобы воззвать к богам и молить о помощи. Там, в уединении, меня сморил посланный богами сладкий сон – и каким же горьким он обернулся, когда я пробудился. Пока я спал, Эврилох держал перед нашими спутниками такую речь:

– Друзья, скоро всем нам тут крышка, но пусть лучше я умру от кары Гелиоса, набив живот сочным мясом, чем медленно сдохну от голода. А может, нам повезет, и мы скоро поплывем домой – тогда мы построим Гелиосу роскошный храм на Итаке и загладим свою вину.

Они убили несколько коров и сожгли их бедренные части, надеясь снискать расположение небожителей. Но ничего не вышло: к тому времени, как я проснулся, Лампетия уже все рассказала отцу. Гелиос явился на Олимп – требовать, чтобы Зевс нас покарал (так, по крайней мере, мне передала Калипсо, а она узнала все от Гермеса, который был на Олимпе, когда туда ворвался бог Солнца). Гелиос не оставил Зевсу выбора: грозил, что перестанет освещать верхний мир и переместит свой дневной путь в Аид, если Зевс не сделает так, как он просит.

К моему возвращению в лагерь было уже ясно, что дела наши плохи. Боги заставили шкуры разделанных коров шевелиться и ползать по земле, а куски туш мычали на вертелах. Тошнотворное зрелище. Однако мои спутники все же наелись этого мяса – целых шесть дней они ни в чем себе не отказывали. На седьмой день Зевс наконец послал нам попутный ветер, и мы отчалили. Но едва мы оказались в открытом море, он обрушил на нас неистовую бурю. Переломившаяся мачта раскроила череп кормчему. Потом в корабль ударила молния, и все мои товарищи попадали за борт и утонули.

Я же умудрился привязать обломок мачты к килю и удержаться на плаву, но теперь ветер гнал меня обратно к Сцилле и Харибде. Думаю, вы представляете, какой ужас обуял меня, когда я понял, куда несут меня волны! И тут я заметил в расщелине на утесе, под которым бурлила Харибда, корявую смоковницу и ухватился за нее, когда страшный водоворот уже готов был поглотить меня. Я висел на перекрученных ветвях, словно летучая мышь, до тех пор, пока чудовище не изрыгнуло мой самодельный плот, и тогда я замолотил руками по воде, изо всех сил гребя оттуда прочь. Через десять дней боги позволили мне пристать к острову Калипсо. Что было дальше, вы знаете, – мне несказанно повезло добраться до вашего чудесного острова, где меня спасла ваша прекрасная царевна.

С этими словами Одиссей завершил свой долгий рассказ. Феаки молчали, потрясенные всем услышанным. Наконец Алкиной, обретя дар речи, снова пообещал доставить Одиссея домой – вместе со всеми подарками, которые он получил здесь, на острове. Был устроен прощальный пир, на котором Одиссей поднимал кубки за Арету и Навсикаю, благодаря их за добросердечие. Арета отдала ему хитон и плащ изысканной работы, сотканные ее собственными руками. Когда с прощаниями было покончено, Одиссей взошел на корабль и отбыл на Итаку.

Почти сразу же утомленного героя одолел сон, и он проспал всю дорогу до дома, забыв о горестях и страданиях, пережитых за время странствий. Когда корабль пристал к родному берегу Одиссея, феаки бережно перенесли спящего на песок и уложили под оливой, все дары расставили рядом, а сами подняли парус и отправились обратно.

Посейдона, который все это видел, разгневало, что Одиссей добрался до дома так ловко – и благодаря кому? Благодаря его, колебателя земли, собственным потомкам! Он уже хотел разбить их корабль и повалить гору на их остров, но Зевс предложил кару получше. Когда корабль вошел в гавань, Посейдон на глазах всех собравшихся на берегу феаков обратил его в камень вместе с гребцами, к ужасу очевидцев. А потом окружил остров кольцом гор, чтобы ни один путник больше никогда не смог побывать в гостях у самого гостеприимного народа на свете.

{137}

Наконец дома

Пока Одиссей спал под оливой, Афина заволокла всю Итаку туманом, чтобы никто раньше времени не увидел знакомое лицо царя. Проснувшись, он застонал от досады: вероломные феаки просто взяли и выкинули его на первом попавшемся незнакомом куске суши. Он пересчитал лежащие рядом подарки – вроде не присвоили ничего, уже хорошо.

За этим занятием его и застала Афина, явившаяся в обличье молодого пастуха.

– Скажи, друг, – обратился к юноше Одиссей, – что это за земля и кто здесь живет?

– Как, разве ты не знаешь Итаку? Я думал, всем известен наш знаменитый остров! – ответил пастух.

Одиссей едва не заплясал от радости, но вовремя скрыл свои чувства, вспомнив наставления Тиресия и Агамемнона – не выдавать себя раньше срока. Длинная искусная ложь о том, кто он и откуда, потянулась из его уст с такой же легкостью, как шерстяная нить с челнока.

Но, когда он договорил, пастух улыбнулся и превратился в красивую статную женщину.

– Чтобы тебя перехитрить, Одиссей, даже бог должен быть мастером обмана. Никогда еще не встречала большего любителя уловок и баек, чем ты. Я Афина, я не спускала с тебя глаз во всех твоих злоключениях, даже когда ты не подозревал, что я рядом. А теперь слушай. Сперва давай спрячем твои сокровища в пещере нереид.

Она махнула рукой, и туман рассеялся, открывая взору Одиссея с детства знакомые пейзажи. Одиссей, ликуя, принялся целовать землю.

– Теперь, – заявила Афина, когда сокровища надежно укрыли в пещере, – нужно продумать дальнейшие действия. Я обращу тебя в нищего странника, и ты в этом виде ступай к своему верному свинопасу Эвмею, который все эти годы помогал, как мог, твоей жене и сыну и молился о твоем возвращении. Он приютит тебя как гостя. А я отправлюсь в Спарту, позабочусь, чтобы Телемах благополучно приплыл домой.

– В Спарту? Что мой сын делает в Спарте? Ему грозит опасность?

– Не беспокойся. Я отправила его на материк побеседовать с Нестором и Менелаем, чтобы он узнал, какой великий герой его отец, и начал тоже добиваться славы. Я навещу его во сне и предостерегу насчет засады и готовящегося нападения.

Богиня коснулась Одиссея своим жезлом. Кожа героя сморщилась, спина сгорбилась, руки и ноги одрябли, суставы скрутил артрит. Сияющие глаза потускнели, кудри поредели и покрылись инеем седины, роскошная одежда, подаренная феаками, превратилась в грязные лохмотья. Довольная преображением, Афина исчезла и быстрее ветра помчалась в Спарту.

Эвмей бережно ухаживал за вверенным ему клочком хозяйских владений. Двор был опрятен и чист, для свиней пастух выстроил новые загоны из камня и колючих веток. Сторожевые собаки залаяли и кинулись было на чужака, но Эвмей отозвал их и пригласил гостя поесть с ним, расстелив козью шкуру на поленнице, чтобы удобнее было сидеть. Потом зарезал двух поросят, опалил щетину и поджарил на вертеле. Поставив мясо перед гостем, он устроился рядом.

– Прости за скудное угощение, друг. Мой хозяин – человек порядочный, и живем мы в достатке, но вот уже четвертый год его дом разоряют молодые наглецы, ни в какую не желающие убираться: каждый надеется получить руку Одиссеевой жены. Изо дня в день мы вынуждены забивать дюжины овец и свиней, чтобы прокормить этих проглотов. О, если бы только Одиссей вернулся! Будь проклята эта Елена со своей окаянной красотой!

Уплетая мясо и запивая его вином, Одиссей внимательно выслушал Эвмея, многое примечая себе на будущее. Свинопасу он сплел очередную ложь о том, кто он и как попал на Итаку, упомянув мимоходом, что у него есть вести об Одиссее и он готов поделиться ими с Пенелопой и Телемахом.

– Не утруждай себя, друг, – вздохнул Эвмей. – Они давно не верят ни единому слову бродяг. Слишком много их тут перебывало, гораздых обнадежить за миску похлебки, а потом оказывалось, что врут они всё.

– Клянусь Зевсом, твоим радушием и собственным очагом Одиссея, что