— Отбудем вместе, старушка, — сказал он. — Таким, как мы, — одна дорога…

— Интересно, увижу я ее — или нет?

— Кого ее?

— Смерть, Алекс. Мать говорила, что старуха с косой лично явилась в ту ночь, когда отец умер. И она ее видела.

— Ну и дела. Ты мне никогда про это не рассказывала.

— Не шибко я жалую эту тему… И бабушка, помнится, говорила, что к их дому подкатила черная карета. Кучер трижды щелкнул хлыстом — и муж ее, то бишь дед мой, тут же преставился. А ей дед говорил, что видел Смерть в детстве. Было раннее утро, он проснулся, стал в хлеву хозяйничать, а когда на улицу вышел — увидел перед домом фигуру в черном. На плече у ней коса висела. Она возьми и трижды пальцами щелкни, а потом брата деда, что от оспы мучился, в кровати мертвым нашли.

— Байки это все, старушка, старые как мир. Не стоит из-за них переживать. Я лучше схожу и молока нам согрею.

Поднявшись, Алекс бросил плед на кресло, пошел за молоком, вылил его в кастрюлю и поставил на плиту. Пока молоко грелось, он смотрел на Марджи со спины. Старушка глядела в огонь, но уже не качалась. Просто следила за пламенем и думала о чем-то. Наверное, о неизбежности смерти.

Попив молока, супруги отправились спать, и вскоре Марджи уже выводила храпом дивные рулады. Алексу не спалось — отчасти из-за бури, входившей в апогей, а скорее — из-за слов старухи. Ему вдруг стало жутко одиноко. Как и жена, он страшился не смерти, а тоскливого быта. Целых пятьдесят лет они провели вместе — какая у него будет без нее жизнь? Так, жалкое существование.

— Господи, — взмолился он тихонечко, — когда подойдет наш срок, забери нас разом.

Алекс взглянул на Марджи. С ее лица будто сошли все морщины, оно сделалось и свежее, и моложе. Его радовало, что она обретала покой хотя бы во сне — у него так никогда не получалось.

Может, я просто голодный.

Выскользнув из постели, натянув штаны, рубашку и смешные тапочки-кролики, внучкин подарок, Алекс тихо прошаркал на кухню. То была не просто кухня, еще и кабинет, гостиная, столовая. В доме всего три комнаты, не считая кладовой, и одну из них почти целиком занимала ванна. Порой Алекс думал, что мог бы добиться и большего ради Марджи — например, купить дом попросторнее; а в этом они растили детей — на этой же кухне те когда-то дремали в люльках. Алекс вздохнул.

Работай не работай, ничего не изменилось. Все та же босота.

Он подошел к холодильнику, достал пачку молока в половину галлона, отпил из нее. Поставил на место и стал наблюдать, как в ведро капает вода. Зрелище его огорчило — он ведь сам, будучи на пенсии, дал дому превратиться в развалину, и этому не было оправдания. Чудо, что Марджи не жаловалась. Этой ночью пусть все будет как будет. Но он обещал себе, что, как кончится дождливая пора, залезет на крышу и заделает течь.

Алекс тихонько вытащил миску из шкафчика. Надо опорожнить ведро, чтобы уже не вставать до самого утра. Плеснув в миску немного воды, чтобы капли не звенели слишком громко, он открыл переднюю дверь и вышел на крыльцо с ведром. Глянул на свой грязный двор и на старый красный тягач с поблекшим логотипом на борту: «АВТОСЕРВИС БРУКСА. РАЗВАЛ И СХОЖДЕНИЕ».

Вид старой боевой лошадки нагнал на него больше грусти, чем обычно. Та давненько не использовалась по прямому назначению — для работы. Теперь это просто колеса. До самой старости ручной труд содержал Алекса, ныне же его руки годились лишь на то, чтобы принимать подачку от государства.

Перегнувшись через перила крылечка, Алекс вылил воду из ведра в сухую мертвую клумбу. Подняв голову и окинув взглядом сад еще раз, он увидел на Пятьдесят девятом шоссе свет, размазанный дождевой завесой. Кто-то катил с юга, подсвечивая дорогу фарами, — катил издалека, быстро, прямо навстречу ему, прорываясь сквозь бурю.

Ну и сумасброд, подумал Алекс. Даже по сухому, как кость, покрытию гнать на такой скорости опасно, а тут еще дождь — гонщик явно нарывался на неприятности.

Когда машина приблизилась, Алекс разглядел ее: черная, продолговатая, странной обтекаемой формы. Раньше ему такие не попадались, хотя на автомобили он за свою жизнь насмотрелся. Такое с конвейеров в Детройте не сходит — похоже, что-то из-за бугра.

Чудесным образом затормозив так, что даже шины не взвизгнули, черное авто встало без заноса, поравнявшись с домом. Удивительно, но даже мотор словно не шумел — только покрышки тихо шуршали по мокрому асфальту. На полнеба полыхнула молния, и Алекс увидел водителя — вернее, его силуэт, рельефно очерченный вспышкой. Некто в высокой шляпе и с тлеющим угольком сигары у рта восседал за рулем. Его лицо было повернуто к дому.

Свет молний угас, оставив громаду автомобиля темнеть, а сигарный огонек — алеть. Алекс вдруг ощутил себя так, будто его с головы до пят пронзил огромный ледяной сталактит.

Водитель трижды посигналил. Три жутких образа встали у Алекса перед глазами.

Гудок! Насыщенно-красные розы нисходят в желтый, а потом и черный цвет траура.

Гудок! Похоронная процессия медленно опускает гроб в жерло земли.

Гудок! Черви истачивают мертвую плоть, делая ее своим домом.

А потом грянула тишина — еще более оглушительная, чем пронзительные сигналы. Машина вдруг сорвалась с места и стремительно набрала скорость. Габаритные огни на прощание мигнули Алексу из темноты. И холод отпустил, пригвоздившая к месту сосулька растаяла.

Ему вспомнились слова Марджи: однажды видела Смерть… черная карета подкатила в