А ещё двое рабов следовали за ним. Парень и девушка – обнявшись, запинаясь на каждом шагу.

«Что за ерунда? – Кат сощурился. – Он решил вывести всех погулять среди ночи?»

Охранники засуетились. Один из них, с бровями-щётками, отстегнул от пояса жезл и прицелился в рейдера, который шёл с женщиной. Второй – единорог – взял за рукав Петера.

«Мальчишка больше не нужен», – подумал Кат.

«Ты так напился духа, что хватит на десяток переходов через Разрыв», – подумал он.

«Да и нет нужды никуда ходить, – мысли бежали быстро, но были отчётливыми, словно картинки в волшебном фонаре. – Очкарик уже собирает бомбу, ты возьмёшь её и доставишь в оазис. Или заставишь это сделать самого очкарика. Его не придётся долго уговаривать, он, небось, сам обрадуется возможности поучаствовать в уникальном эксперименте. А если заартачится, покажешь ему нож, и он потопает на своих козлиных копытах прямо в пустыню. Потом – бум! Убедишься, что дело сделано, и вернёшься в Китеж. Чтобы жить спокойно, как раньше. Чтобы искать диковины для Килы и Будигоста, как раньше. И кормить Аду, как раньше… Всё будет, как раньше. Вспомни, раньше же было здорово!»

До обострённого слуха Ката донёсся щелчок. Обманка Петера выключилась. На месте прыщавого бандита с одутловатой рожей возник пятнадцатилетний мальчик, из последних сил прижимающий к груди худенькую девочку.

– Врёшь, гнида, – сказал Кат, доставая из-за пояса пистолет. – Ни хера это не было здорово.

Темнота озарилась вспышками, наполнилась грохотом. Рубчатая рукоять заплясала в крепко сжатых ладонях – мощная отдача рвала оружие из рук. Единорог согнулся, заслонил локтями живот, сделал два шага, запутался в собственных ногах и упал.

Его напарник поднял жезл. Молния пролетела над самой макушкой Ката. Кат выстрелил ещё трижды, а потом пистолет виновато клацнул, и стало ясно, что патроны кончились.

«Ну теперь, сволочь, пора, – Кат оскалился и рванулся вперёд. – Теперь можно!»

Напившийся пневмы упырь движется быстрее любого человека. В ушах свистнул ветер. Пролетела ещё одна молния – снова мимо. Смазанным пятном мелькнуло сбоку лицо Петера. Охранник увернулся, но Кат успел схватить его за куртку. Замолотил ножом – раз, раз, раз. Нож втыкался легко, а выдёргивать приходилось с силой, и брови-щётки каждый раз дёргались, дёргались… Потом рейдер упал, и Кат упал сверху, до рукояти всадив клинок ему под челюсть.

Над ухом грохнуло. По лицу шваркнули горячие камешки, выбитые из бетонной плиты. Кат обернулся – блеснули три месяца на бархатном небе.

Единорог всё-таки поднялся на ноги. Он шатался, облитый бледной кровью, и размахивал жезлом. Снова грохнуло, молния ушла далеко вправо. Кат бросился, вцепился в запястье единорога, но тот не выпустил жезл, затеял бороться. Кат ударил ножом наискось. Ослеп от брызг. Рубанул «запятой», сбоку, как учил Кила. Услышал крик – воющий, с клёкотом. Потянулся протереть глаза.

Тут в его голове что-то взорвалось, месяцы погасли, и небо рухнуло.

XVIII

Много раз я задавался вопросом: как мои покровители допустили, что на Земле случилась глобальная война? Всесильные, всезнающие – отчего не остановили эту чудовищную бойню? Миллионами гибли люди, плавилась в магическом пламени скальная твердь, трансмутировало всё живое. Набравшись храбрости, я спрашивал напрямую: «Почему вы не избавите человечество от войны?» И получал неизменный ответ: «В этом нет смысла». Безразличие к судьбам смертных? Или суровая отеческая мудрость? Я не смел спорить с богами, ибо они и без того сотворили чудо, укрыв от бедствий Элладу. В самый тяжёлый час моя родина оставалась незаметной и невредимой – как и всегда.

Человеку трудно понять богов. Однако порой их поступки можно предугадать. Ведь однажды они разожгли такую же битву на другой планете. Тогда им это понадобилось, чтобы спасти нас от вторжения батимских войск. Я думал, мир на Земле – самая важная вещь, которая стоит любых ценностей. Но, как видно, на сей раз важным для моих покровителей оказалось что-то другое.

Рано или поздно что-то всегда оказывается важнее мира.

Лучший Атлас Вселенной

Война оставила много следов на этой земле.

Исклёванная снарядами пустошь местами превратилась в сплошное месиво ям и ухабов. Будто корчилась, пытаясь избавиться от тех, кто поливал её огнём, да так и застыла – в агонии, в судорогах. Погибла вместе со своими мучителями. Людские тела присыпало дёрном, затянуло травяным ковром, но трупный яд до сих пор отравлял всю округу. Мертвечина, свинцовая горечь и пороховая гарь въелись в почву так, что не вымоешь никакими ливнями.

И – деревья. Война убивает не только людей. Здесь и там виднелись островки сухостоя. Зелёные, кудрявые когда-то рощицы посекло осколками, ободрало взрывами, обожгло горючей смесью. Теперь на месте этих рощиц из земли торчали редкие сучковатые колья. Вина деревьев была только в том, что они дали укрытие солдатам от других солдат – укрытие, которое в конечном счёте никого не спасло. Только немного отсрочило гибель.