Его руки приятно теплы. Он чмокает от удовольствия. Всё вокруг стало посторонним. Сейчас он думает только о себе. И он прав. Инстинкт полового влечения победил. Салли слеп. Салли глух. Его губы поспешно всасывают мою плоть”.

От того, что иной Миша–Соска обслуживает не казарму автобата, а отдельного клиента; если он делает это не задаром, а, занимаясь проституцией; если действие происходит не в России, а за океаном, суть дела не меняется. Об этом когда–то сказал Бодлер:

Везде — везде — везде — на всём земном пространстве

Мы видели всё ту ж комедию греха…

Врач расценивает подобное поведение как симптом невротического развития. Похоже, Зосимов прав, говоря, что за развязным поведением геев часто “скрывается их ранимая душа и отчаявшееся сердце”. Тогда, может прав и мой анонимный корреспондент (А. К.), приписывая их неврозы прямому влиянию гомофобии окружающего гетеросексуального большинства?

Проверим эту версию, обратившись к Евгению Харитонову. Вот, скажем, его рассказ об одном из самых счастливых событий в его жизни. Красивый 18-летний парень, уходя служить в армию, подарил ему половую близость. Юноша осчастливил гея, живущего по соседству, во–первых, следуя собственному любопытству, во–вторых, исходя из уверенности в своей гетеросексуальной ориентации, и, в-третьих, в знак протеста против гомофобных выпадов в адрес человека, которого всегда уважал. Харитонов принял это как бесценный дар, но его счастье омрачилось невротическими сомнениями.

“Ахх!

то был редчайший, невероятнейший случай, когда можно было делать поганое дело при свете, и только при свете! Потому что в нём не было ни одного изъяна, ни одной даже поры на носу, ни какой–нибудь ненужной нехорошей полубородавки, ни лопнувшего сосудика, ни родинки не на месте, всё было молодо гладко и сладко, всё было божественно как для кинофильма.

Но вот другой вопрос, что он–то ведь должен был бы закрыть на меня глаза, потому что на мне чего только нет. А он мог на меня спокойно смотреть и ещё целоваться. Значит, что же, у него нет вкуса, что ли? А это уже и его не красит. Не делает чести его чувствам”.

Читатели, никогда не видевшие фотографии Евгения Харитонова, решат, что он был вторым Квазимодо. И ошибутся, поскольку у него самая обычная внешность. Всё дело в комплексе неполноценности, доведенном до крайности. Вспомним, что и молодой человек из ранее приведенного рассказа этого автора, тоже “выдернул свет над кроватью, чтобы кумир не увидел его изъянов”. Похоже, что интимофобия геев объясняется не столько прямой гомофобией окружающего мира, сколько их собственной фиксированностью на незрелых стадиях сексуальности, а также их интернализованной гомофобией.

Интимофобия — тайная пружина многих девиаций. Скажем, эксгибиционист испытывает наслаждение, внезапно появляясь перед незнакомой ему женщиной с обнажённым половым членом. Индивидуальность, даже внешность его случайной “партнёрши” мало волнуют эксгибициониста: главное для него — увидеть её испуг.

Чужды интимности и визионисты, подглядывающие за любовными парочками, за обнажёнными женщинами и за теми, кто справляет нужду в общественном туалете. С помощью зеркальца или посредством дыры, проделанной на уровне гениталий и ануса в перегородке, отделяющей женскую половину от мужской, визионист приобщается к зрелищу, вводящему его в транс. Неважно, сколько ему лет и есть ли у него семья: в этот момент он ребёнок, постигающий запретные тайны и объятый страхом разоблачения и возможного наказания. Когда он погружён в мистическое и жутковатое таинство созерцания безликого Женского Начала, ему нет дела до индивидуальности разглядываемой женщины!

Гомосексуалы перещеголяли всех. По меткому выражению поэта Харолда Норса, они превратили туалет в “вонючий храм Приапа”. Здесь можно, отдавая дань собственному эксгибиционизму (если он есть), молча продемонстрировать свои мужские достоинства; можно любоваться чужими гениталиями. И, наконец, можно совершить половой акт с незнакомым партнёром, не обменявшись с ним ни единым словом. Для этого надо лишь воспользоваться отверстием, проделанным в перегородке между двумя кабинками, или, на худой конец, войти вдвоём в одну из них. Взаимные экспектации сужаются до такой степени, что даже у самого отъявленного невротика “выключается” комплекс неполноценности. Анонимность придаёт смелости и расширяет рамки дозволенного, но, конечно же, не даёт чувства счастья. Трудно удержаться от сочувствия Харитонову, который, страдая комплексом неполноценности, довольствуется анонимным контактом с мужчиной, находящимся в соседней кабинке общественного туалета. Между тем, он уверяет, что именно такой способ “близости” “в уборной на фоне измазанных стен” является “честной страстью”! “Солдат тебя как следует не видит, и ты, что не надо не видишь”. Никаких лишних слов после, никакой там тягостной человечности, отсосал и закрыл дырку обрывком газеты!

Дощатые перегородки — вот защита, с помощью которой партнёры скрывают друг от друга свои мнимые телесные и душевные изъяны. Но, оказывается, эта игра в одни ворота: похоже, у анонимного любовника, о котором мечтает Харитонов, никаких особых дефектов нет. Писатель хочет подарить удовольствие “простому натуральному юноше, просто пришедшему поонанировать”. Словом, это себя самого прячет от мира бедный невротик, себя он презирает и ненавидит, о себе сокрушается, подобно Шарлю Бодлеру:

— О Боже! дай мне сил глядеть без омерзенья

На сердца моего и плоти наготу!

Интересно, что когда “голубой люд” на Западе получил, наконец, возможность избавиться от такого антисанитарного и неэстетичного места общения, как общественные туалеты, открыв фешенебельные клубы, это ничего не изменило.

Вот горькие наблюдения одного нью–йоркского гомосексуала (Кантровиц А., Цит. по Кону, 1998): “Частные клубы превращались в гигантские мужские туалеты. Одно такое заведение “Славная дыра”, было поделено на кабинки с проделанными в стене отверстиями, через которые можно было заниматься сексом не с мужчиной, а только с его гениталиями. Вся наша с трудом добытая свобода и общинная жизнь приводили нас обратно в объятия отчуждения и одиночества”.

Анонимный групповой секс принимал у геев поистине фантастические формы (по крайней мере, так было до начала эпидемии СПИДа). Афро–американец Сэмюэл Дилэни, писатель и музыкант, так описывает массовый секс на ночной набережной, где находилась большая стоянка автобусов и грузовиков (Цит. по П. Расселу, 1996):

“Обычно к часу или к двум ночи движение грузовиков стихало. В те времена в этих аллеях, ограждённых стенами автобусов — иногда между грузовиками, иногда в кузове, — “кок” переходил из уст в уста, в руку, в зад, в рот, прерывая контакт с другой плотью не более чем на несколько секунд; рот, рука, зад принимали всё, что им предлагалось: когда один “кок” покидал тебя в поисках другого места, другой требовал лишь поворота головы, бёдер, руки не более чем на дюйм, три дюйма”. Напомним, что упоминаемый “кок” (“петух”) — мужской половой член.

Оправдывая столь странное пристрастие к массовому анонимному сексу, геи прибегают к почти мистическим объяснениям, говоря о ритуальном приобщении к Мужскому Началу, к некому надындивидуальному