— Все. До восьми. — Из трубки донеслись короткие гудки.

Она медленно закрыла дверь, спустилась в лифте, механически — роботом — подняла, стоя на обочине, руку, остановила такси и поехала на работу.

Почему так стучит в голове? Лара откинулась на спинку заднего сиденья и закрыла глаза. Почему так пульсирует кровь и дрожат руки? Почему?! Она что, наивна и слепа? Год — ни звонка, ни письма, ни звука, ни слова. Двенадцать месяцев она пыталась выстроить вокруг себя крепость, сотворить броню, вырыть ров. И вот сейчас эта крепость рухнула, пробилась броня, а она барахтается во рву, жалкая и беспомощная. Одного звука низкого хрипловатого голоса оказалось достаточно, чтобы разрушить все защитные укрепления, которые с таким трудом возводила долгие триста шестьдесят дней. Чтобы выжить, чтобы не сломаться и сохранить себя. И вот сейчас все полетело к черту. После сухого краткого телефонного разговора все вернулось на круги своя, встало на голову, опрокинуло вверх тормашками понятия и представления о собственной лиши Нель ничего же хорошего ее не ждет! Неужели можно поверить в то, что ради нее он пожертвует своей карьерой? Семьей?

И зачем ей такая жертва?

— Девушка, приехали. Телецентр.

Она открыла глаза.

— Да, спасибо.

Расплатившись, Лариса вышла из машины и поспешила к знакомому входу.

— Ларочка, — окликнул ее сзади сладкий женский голос, — доброе утро!

Она повернула голову. «О черт, Баланда! Сто лет ее не видела — и как «вовремя». Ну как тут не чертыхаться?»

— Доброе утро, Тамара.

— Сто лет не виделись! — Баланда вцепилась в локоть хваткими ручонками. — А ты становишься популярной, на экране замелькала.

— Извини, Тома, я очень спешу. Опаздываю. Рада была тебя видеть.

Лариса освободила локоть и, предъявив пропуск милиционеру, быстро пошла вперед, к лифтам. Не тут-то было! Она уже подзабыла настырную коллегу. Баланда догнала ускользающую гордячку и снова оккупировала локоток. На этот раз хватка оказалась покрепче, не выскользнуть.

— Загордилась, — запела Баланда, обдавая по-прежнему несвежим дыханием, — совсем забыла скромных тружеников выпуска. Ты, говорят, с успехом сжигаешь мужские сердца. — Она ухмылялась, заглядывая в глаза. — Сначала нашего Гаранина с ума свела, потом Егорычева, а теперь вот красавчика какого-то в режиссерах держишь?

— Мне некогда, Тамара, — процедила гордячка сквозь зубы, — всего хорошего. И тебе, и твоим говорунам.

— Обиделась! — радостно всплеснула руками Баланда. — Само собой, на правду все обижаются. А зря, уж лучше я скажу, от чистого сердца, как друг, чем кто другой с грязными мыслями.

— Привет Иван Васильевич, — умилилась Лариса внезапному «другу», — передай, пожалуйста, что я скучаю по нему, — доверительно шепнула она в подставленное ушко и, улыбнувшись обалдевшей Баланде, вошла в лифт. Тот не стал ждать, когда придет в себя остолбеневшая копилка сплетен, и захлопнул перед любопытным носом двери.

Странно, но эта встреча успокоила и вернула душевное равновесие. Лара опять оказалась на привычной заезженной колее сплетен, слухов и дел, где мелькали знакомые лица. И эта ухабистая колея была для нее сейчас самой гладкой и ровной дорожкой в мире. И закрутился день. Заявку приняли, передачу сдали, а без пяти четыре спустившись вниз, она увидела лохматую темную голову, испуганные круглые глаза и бормочущие что-то губы.

— Агатка, у тебя расческа есть?

— А что такое? — забеспокоилась Некачаева — Луговая. — Что случилось-то? Плохо выгляжу?

— Ты сегодня причесывалась? Нельзя в гаком виде сниматься, ты же своей башкой в кадр не войдешь.

— Господи, что ж делать-то, Ларка? — запаниковала она. — Я ж специально голову вымыла и феном высушила — чтоб попышнее.

— Некачаева, — рассмеялась Лариса, — здесь тебе не школьный класс и не издательство. Идем причесываться, попытаемся сотворить из тебя теледиву.

Попытка привести Агату Романовну в боевую готовность увенчалась слабеньким успехом — по крайней мере можно было без опаски сажать ее под камеру. Сдав Агату с рук на руки Тоне, Лариса помчалась к себе — посмотреть на мониторе дебютирующего поэта.

— Ларка, ты почему уходишь?! — возбужденно зашептала дебютантка.

— Я вернусь, жди меня после эфира. У меня дела. Ни пуха ни пера.

— К черту, к черту! — бормотнула дважды для подстраховки любимица муз.

Дебют Агаты Луговой прошел «на ура», трясущуюся Некачаеву было не узнать. Лариса отчетливо поняла, что Агатка и вправду талантлива «Черт, — изумлялась она, глядя на вдохновенно подвывающую поэтессу, — кто бы мог подумать, что у нее действительно есть поэтический дар! Вот уж точно: лицом к лицу лица не увидать.»

В редакторскую заглянула Мутота.

— Лар, я монтажную смену выбил на завтра.

— Ага.

— Почему не слышу «ура»?

— Молодец, Санечка!

— А ты что смотришь?

— Кого, — уточнила Лариса, не отрывая глаз от экрана. — Мою школьную подругу.

— Да? Интересно! — Он уселся рядом и вытянул длинные ноги, перегородив ими добрую треть комнаты. — Штучный товар! — одобрил режиссер дебютантку, когда та исчезла со сцены. — Неординарная личность. И внешность запоминающаяся, из нее получилась бы неплохая характерная актриса.

— Она — поэт, Саня, и, кажется, неплохой, — возразила Лариса. — А в тебе еще не изжит синдром Станиславского.

— Верю! — ухмыльнулся носитель театральной бациллы. Сравнение было лестным — кто ж откажется? — Ой, слушай, — спохватился он, — тебе же Василиса звонила. Просила перезвонить, как появишься.

— Спасибо. — Набрала номер. — Привет, Василек, это я! Ты просила позвонить?

— Да. Лар, сегодняшняя встреча отменяется, я не смогу. А вот послезавтра нас ждет Юлька. Я тебя не слишком огорошила отказом?

Еще как! Где же ей болтаться теперь до восьми часов? Ведь он будет ждать у Вассиного дома.

— Нет, Василек, все нормально. Так даже лучше.

— Ну слава Богу, — обрадовалась Васса, — а то я переживала, что нарушила твои планы. Тогда до послезавтра?

— Хорошо. Спасибо, что предупредила.

— А как же? В чем оплошаешь, за то и отвечаешь, — отшутилась Поволоцкая. — Как там Бат?

— Нормально. Стаська не надышится на него.

— Скучаю по нему, — вздохнула Васса.

— Может, обратно заберешь?

— Нет уж, что с воза упало, то пропало, — невесело пошутила бывшая Батлерова хозяйка.

— Это чудо — то, что с ней произошло, — заметил Вассин любимчик, когда Лариса положила трубку.

— Да, кто бы другой рассказал такое — не поверила. Только изменилась она очень.

— Другая стала. Глубокая, как бездонный колодец. — И помолчав, добавила: — Или как омут, не разглядеть, что на уме. А что-то задумала, я это чувствую.

— Ты говорила вы с детства знакомы?

— С пяти лет. Мальчишка меня с качелей столкнул. Я — лицом в песок и в рев. платьице новое надела, ромашками, оборочки такие красивые были — до сих пор помню.