Савельев довольно кивнул. Конечно, он не ждал от меня ответа прямо сейчас, и то, что я не отказал сразу, значительно повышало шансы на положительный ответ.

Когда мы распрощались с банкиром, я опустился обратно в свое кресло.

— Что думаешь, Марат? — спросил я.

— Это твоя пьеса, и ты волен распоряжаться правами на нее как захочешь. Но я бы сначала посоветовался с юристами, чтобы они подсказали, как передать права таким образом, чтобы ты не остался внакладе.

— Это само собой, — отмахнулся я от очевидного. — Но у тебя нет других возражений? Я вижу, что ты сомневаешься.

Марат снова потер лоб, словно пытаясь сформулировать свои мысли.

— А тебя не смущает, что какой-то другой театр будет показывать твое произведение? Это ведь твое детище, часть твоей души, а ты собираешься это продать.

Я задумался над этим замечанием и понял, что Марат высказал вслух ту самую мысль, которая царапает и меня. Но ответ пришел внезапно быстро и очень легко.

— Ты знаешь, нет. Я не продаю часть души, я продаю возможность показать зрителю эту часть моей души. И только от меня зависит, насколько хорошо другим постановщикам и актерам это удастся сделать. А еще я с легкостью готов отдать эту пьесу, потому что очень скоро поставлю другую, и уж на нее-то я хочу остаться единственным правообладателем.

— Ты ничего не говорил мне об этом, — удивился мой компаньон. — Но, черт побери, ты даже не представляешь, как я горжусь тобой!

Марат крепко обнял меня, потом схватил за плечи и потрепал немного, глядя в лицо. Я увидел, как он счастлив, и это было невероятно приятным зрелищем. Глаза Марата, такого уравновешенного, спокойного, немногословного, сейчас сияли счастьем и теплотой, за которые я почувствовал невероятную благодарность.

Мы решили обсудить детали всех предстоящих дел уже завтра, ведь сегодня мы смогли перевернуть страницу, за которой театру открывались новые горизонты, и их надо было еще осознать. Сейчас нам всем требовался отдых после очень трудного и насыщенного дня, поэтому я попрощался с Маратом и отправился к Элли, которая уже ждала меня в холле внизу.

Сегодня я утащил Элли к себе, и эта ночь казалась мне самой счастливой и поистине бесконечной. Я не думал, что с девушкой можно не только заниматься сексом, но и делить самые счастливые моменты своей жизни. Хотя, делить — не совсем правильное слово, потому что ее эмоции умножали мою эйфорию в несколько раз, и я видел, что Элли чувствует то же самое.

Мы много смеялись и дурачились, а потом вдруг наше настроение в один миг перерастало в нечто большее, переходило в другое измерение, и мы сплетались в поцелуе, словно нам обоим требовался кислород, который только мы и могли друг другу дать.

Рассвет мы встретили уставшие и счастливые, полные планов и надежд на будущее. И в то самое утро Элли согласилась наконец окончательно переехать ко мне.

Следующая неделя была невероятно насыщенной. Нас с Элли и Владом таскали на все возможные съемки и мероприятия, а нам приходилось посещать каждое из них, чтобы удовлетворить не остывающий интерес зрителей. Буквально пару дней оставшиеся билеты на финальные дни показа были раскуплены, и мы стали обсуждать решение продлить его, если к концу месяца интерес не ослабнет.

Я много работал и по проекту Савельева. В итоге согласился на сотрудничество с двумя питерскими, одним нижегородским и одним самарским театрами. Мы решили, что если проект выгорит, географию можно будет расширить.

Мне предложили даже издать мою пьесу в книге, и я согласился на этот вид заработка, чтобы как можно больше накопить денег на следующую постановку.

Работа кипела, и мне казалось, что я должен находиться в нескольких местах одновременно. К тому же, спектакль продолжал идти, и эти постановки мне тоже нужно было контролировать. Нанимать сейчас нового режиссера-постановщика я не хотел, не желая больше доверять кому бы то ни было такую важную задачу. И если бы не Марат, меня бы, наверное, разорвали на части все те, кто жаждал моего присутствия в том или ином деле.

Две недели пролетели как один день, и физическая усталость, скопившаяся за это время, могла бы свалить кого угодно, но только не меня. А все потому, что меня держали крылья моего успеха, исполнения моей мечты, которые с каждым днем, казалось, разворачивались все шире. То был мой полет, которым я щедро делился с окружающими, но больше всего, конечно, с Элли.

Казалось, ничто не может меня сейчас сбросить с небес на землю, но это удалось сделать очень легко. Потому что спустя неделю после премьеры мне позвонила Марьяна, и от звука знакомого голоса, от которого я успел отвыкнуть, сердце сжалось в груди. Почему-то вдруг навалилось чувство тоски и предчувствия надвигающихся неприятностей.

— Арчи, привет, — проговорила Марьяна, и я привычно поморщился от неприятного прозвища.

— Привет, мам, — дежурно ответил я. Спрашивать о том, как ее дела, не было необходимости. Марьяна обычно сама охотно делилась со мной всем происходящим, мало заботясь о том, насколько мне интересна ее далекая жизнь. Но сегодня она меня удивила, потому что заговорила не о себе, а обо мне.

— Я слышала о твоей пьесе. Хочу поздравить тебя с успехом.

В голосе матери послышались незнакомые мне ранее нотки гордости, но сердце сжалось еще больше. Я просто понял, что даже не прислал Марьяне приглашения на премьеру, посчитав, что ей совсем не интересна моя жизнь. А ведь она могла приехать.

— Спасибо, — только и смог выдавить я из себя.

Признаться, я ожидал упреков в свой адрес и уже был готов просить за них прощения, но мать не стала корить меня за то, какой я плохой сын. А, впрочем, за что мне извиняться? Марьяна мало интересовалась мной, мы давно существовали в разных вселенных, которые не имели ничего общего. Когда я узнал об отце, был так зол и обижен на мать, что почти полностью сократил наше общение, сведя его к дежурным поздравлениям. Я лишь сказал ей вскользь, что теперь унаследовал театр от отца, а она так же вскользь меня с этим поздравила, после чего переключилась на рассказ о своих делах. Ни о своих произведениях, ни о новой постановке я не счел нужным сообщать ей.

И тут вдруг такой звонок, радость за меня. Это напрягло меня больше, чем если бы Марьяна начала ругаться,