Оглядываюсь.

Упираюсь взглядом с Тихого, который выходит из укромной темноты справа, как будто нарочно созданной для того, чтобы прятать сам друзей, с которыми ни хрена не хочется пересекаться.

Мы молча салютуем друг другу своими безалкогольными напитками, и я снова возвращаюсь взглядом в зал. Вика что-то сосредоточенно конспектирует в розовый блокнот. Розовый, блин, блокнот. Странно, что у нее ручка обыкновенная, а не а ля «волшебная палочка с головой единорога». Интересно, что она так старательно записывает? На трибуне выступает какой-то мужик и любому человеку, хоть немного разбирающемуся в теме энергетики понятно, что он на серьезных щах несет полную чушь, не актуальную уже несколько лет.

— Поверить не могу, что ты снова вляпался в эту бабу, — говорит Тихий, становясь рядом.

— Если хочешь снова высрать мне на голову свое на хрен никому не нужное мнение, то лучше держись подальше. — Он мой друг, мы вместе, одной ложкой из одной бочки выхлебали кучу дерьма, но это не значит, что Тихий имеет право соваться ко мне со своими советами.

— Ты серьезно, блядь? Мы из-за этой суки еще драться будем?

— Это был последний раз, когда ты назвал Викторию сукой, — предупреждаю еще раз, мысленно делая зарубку, что в следующий раз без предупреждения сломаю ему нос. Дружба дружбой, но я нигде не подписывал разрешение высказываться о моей личной жизни в в принципе, или об отдельных моих женщинах. — Если ты приехал с намерением развести меня на скандал, то давай лучше сразу сломаем друг другу пару ребер и на это разойдемся каждый при своем.

Тихий хмыкает, а потом, наплевав на таблички с запретом курить, достает сигарету. Немного подумав, «стреляю» у него одну и для себя, закуриваю и вспоминаю те лежачие дни с переломанной спиной, когда курил почти без остановки, потому что не понимал, зачем мне здоровые легкие в моей совершенно конченной инвалидной жизни.

— Ты уже решил, что будешь делать с «Гринтек»? — переключает тему Тихий, и я мысленно перевожу дыхание, что он все-таки поимел совесть и больше не будет читать мне мораль.

— Пущу с молотка, — озвучиваю тот план, который существует официально.

— Может, это надо было сделать еще вчера? В чем смысл дожидаться, пока он полностью обанкротится и людей на торги придется затягивать руками и заманивать пряниками?

— Ты как всегда сильно сгущаешь краски.

— Лекс, блядь, что я там сгущаю, если лично помогал разъебывать эту контору? Я знаю, как часто секретарша Марата бегала в туалет, сколько раз в неделю его генеральный директор трахал свою жену и каких проституток выписывал его начальник службы безопасности. Финансовые доки «Гринтек» знаю вообще как свои пять пальцев. Не понимаю, зачем ты затягиваешь?

Я нехотя отрываюсь от наблюдения за Викой, поворачиваюсь к Тихому и спокойно интересуюсь, что именно ему не нравится в моем решении.

— Мне не нравится, что ты стал вести себя как флюгер, — озвучивает Тихий и я слышу, как недовольно скрипит его голос.

— Будь добр — объясни, что именно я не так делаю?

— Ты прикалываешься что ли?

— Я жду, Тихий.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Он глубоко затягивается и по тому, как резко выпускает дым ноздрями, делаю вывод, что в его планы не входило вступать со мной в философские беседы. Я всегда уважал Тихого, и всегда буду благодарен ему по гроб жизни, потому что три года назад не вывез бы его поддержки, но я не слепой и не идиот, и прекрасно вижу, как он привык иметь со мной дело. Грубо говоря, давить на то, что я должен ему как земля колхозу и поэтому мы должны сделать так, как хочется ему, даже если при этом на кону мои деньги. Но раньше мы не особо сталкивались лбами, потому что в целом наши мнения совпадали процентов на девяносто, а там, где были камни преткновения, обычно ситуация разворачивалась так, что ситуация просто не доходила до серьезного мордобоя. Но рано или поздно коса должна была найти на камень, поэтому я и вручил ему руководящую должность, чтобы Тихий, получив необходимый уровень власти, наконец, почувствовал себя у руля и мы могли относительно мирно существовать и дальше бок о бок.

— У нас был четкий план, Лекс

— Четкий? Мы постоянно вносили в него коррективы.

— Только по техническим моментам, но мы с самого начала договорились, что, блядь, не будем спасать «Гринтек», а просто попилим его на куски, Лекс. Ты сам сказал, что не хочешь доедать после Марата.

На это мне возразить нечего. «Гринтек» бы моей мечтой, делом всей жизни, моим первым сильным проектом, который помог мне доказать себе и всему миру, что Алексей Яновский может быть большой рыбой в океане больших возможностей и китов-каннибалов. Я возлагал на него огромные надежды, но все рухнуло после того, как Марат потоптался по моей мечте своими грязными ногами. Я не мог представить, почему и как мое главное детище продолжает функционировать даже находясь в лапах мудака. Почему не сдувается уже через неделю, почему вся эта структура работает, вместо того чтобы рухнуть как карточный домик. Очно так же, как я не понимал, почему Вика так запросто переметнулась к другому мужику, как будто все, что было между нами — существовало только в моем воображении.

Я искренне верил, что больше никогда и ни за что в сторону Вики не дрогнет ни один мой нерв, и точно так же не собирался возрождать «Гринтек» после того, как мой драгоценный братец изощренно его насиловал целых три года.

Но, блядь, я живой человек.

И когда дело дошло до точки невозврата, я понял, что тупо не могу. Что в том виде, в котором «Гринтек» существует сейчас, его будет крайне тяжело вытащить на прежние позиции, но если покумекать, провести грамотную реструктуризацию и влить денег в развитие — ситуацию можно развернуть на сто восемьдесят градусов.

— Я не собираюсь втирать тебе, как и что ты должен делать, Лекс, — стараясь держать миролюбивый тон, продолжает Тихий, и вены на его шее вздуваются от напряжения. — Это в конце концов, твое бабло. Но, бля, я имею право знать, что ты планируешь делать?! Почему буквально каждая неделя вылезает боком какими-то «охуенными» новостями, которые я узнаю вообще хуй знает от кого, а из тебя вынужден тащить клещами, хотя гребу в этой лодке вместе с тобой!

Почему у меня ощущение, что он что-то недоговаривает?

— Ты что-то хочешь мне предъявить, Тихий?

— Я хочу знать, что будет с «Гринтек»! — все-таки взрывается он. — Четко и ясно, от тебя!