- Ты ужинал? – подаю голос, заранее понимая, что мой вопрос останется без ответа.

Сжимаю левое запястье, немного впиваясь в него ногтями. Еще несколько секунд жду хоть какой-то реакции, но, конечно же, ее не последует.

В кухне ставлю на плиту пузатый ярко-красный чайник и сажусь на табуретку, в очередной раз ощущая неподъемное чувство вины. Когда мы познакомились с Костей, он очень долго не говорил, что у него есть сын, а спустя полгода сделал предложение. В тот сложный для меня период я не понимала, что творю и отдаю ли отчет своим действиям. Мое согласие очень не понравилась бабушке, но в итоге она смирилась.  Я улетела с Костей во Владивосток и лишь спустя месяц узнала, что у него есть сын, все это время он жил в Одессе с бабушкой, Костиной мамой. Но чем больше проходило времени, тем сильнее ухудшалось ее здоровье, а когда год назад ее не стало, мы забрали ребенка сюда. Я, как полная дура, хотела понравиться, готовилась, пыталась найти общий язык, проникнуться, но все мои попытки были тщетны.

Конечно, мальчик, не знавший свою мать, переживший смерть бабушки - самого близкого ему человека, летел сюда к отцу, а не к отцу и незнакомой бабе. Я это понимаю, но и чувствовать себя пустым местом больно.

Когда Костя дома, Саша делает вид, что все прекрасно, улыбается, не перечит и никоим образом не показывает своего ко мне отношения, но стоит нам остаться с ним вдвоем, как из раза в раз я напарываюсь на ледяную стену неприязни и отчуждения.

Еще и имя-то какое – Саша. Кажется, оно преследует меня на протяжении всей моей жизни.

Вздрагиваю от шума кипящего чайника и, поднявшись на ноги, достаю глубокую салатовую кружку. Завариваю зеленый чай, положив пару сушеных листочков мяты, вдыхая наивкуснейший аромат.

Оставшееся время проверяю тетрадки, постоянно посматривая на большие висящие над столом часы. Костя возвращается в девять, уставший, вымотанный сутками. Быстро разогреваю ужин, интересуясь работой, рассказываю какие-то глупые повседневные вещи, улыбаюсь, чувствуя в его ответах тепло. Мне нравится этот человек, с ним я живая. Настоящая. Я не люблю его так, как это было с Дорониным, но очень уважаю. Уважаю за стойкость духа, характера, за понимание, доброту. У нас нет сводящей с ума страсти, скорее сплошной рационализм, но, наверное, это именно то, чего мне так не хватало. Обыденности, холодной головы…

- Санька все играет, выкину эти его картриджи.

- Он же ребенок, - сажусь напротив мужа, подавая салфетку, - пусть развлекается.

- Ужин бы лучше помог тебе приготовить, а он дурью мается.

- Кость, ты перегибаешь, ему всего девять лет.

- Вот и пусть привыкает, а то растут лодыри с малолетства. Ты, Марина, его не жалей, а побольше нагружай делами. Не маленький уже.

- Давай мы будем чуть-чуть мягче, - касаюсь широкого мужского запястья, - хорошо?

- Ладно, - с полуулыбкой, - хорошо.

Поужинав, Костя закуривает трубку, набив ее табаком, я же быстро ополаскиваю тарелки, вновь заглядывая в комнату к Саше.

- Может, все-таки покушаешь?

- Конечно, - широко улыбается, аккуратно положив джойстик на пол и выключив телевизор, - но я только чай с бутербродом, - проскальзывает мимо меня.

- Ладно.

На кухне Костя сразу начинает читать сыну нотации, пугая тем, что в следующий раз он просто останется без своей игрушки.

Закатываю глаза и режу белый хлеб, стараясь абстрагироваться от этих разговоров.

- Держи, - ставлю тарелочку и наливаю чай.

- Спасибо, тетя Марина, - произносит это четко и довольно громко, так чтобы слышал отец.

При нем мальчик всегда ведет себя как шелковый, в его же отсутствие превращается в сатану.

- Вы тут поболтайте, а я бабуле позвоню.

В комнате достаю из трюмо мобильный, набирая бабушку. В этом городе мой телефон валяется в дальнем углу дома, приди я с ним на работу, сплетен потом не оберешься. Да и знакомых, у которых есть сотовые, можно пересчитать по пальцам. Да даже сам Костя не слишком лояльно относится к этой штуке.

Он знает детали моей прошлой жизни. Знает, кем был и, наверное, является Доронин, знает, как я жила, впрочем, я этого и не скрывала. Да и как тут скрыть, если по прилету в этот город я почти сразу поняла - будет сложно. Сложно жить на офицерскую и учительскую зарплату, сложно не видеть свои заработанные деньги месяцами, потому что в стране, оказывается, происходит такое, о чем раньше я даже не догадывалась. Слышала, но никоим образом с этим не сталкивалась. Я всегда жила в достатке. Отец старался ради семьи, его слово имело вес, да и зарплата сильно отличалась от получаемых простым офицером рублей.

Да и когда я вышла замуж за Доронина, то абсолютно не знала отказа, ни в чем. У меня было все, что я только могла пожелать, Сашка не любил экономить, и я быстро подсела на его образ жизни. Но  расплата за это оказалась куда больше…

Когда я только прилетела в наш военный городок, я столкнулась с такой реальностью, которая все это время была для меня лишь словами. Я слышала, что людям тяжело, знала, что происходящее вокруг заставляет голодать, экономить, но не думала, что когда-нибудь встречусь с этим лицом к лицу. Да, у меня был счет, счет, куда ежемесячно переводились деньги. Но я боялась их трогать, боялась, что если я вновь позволю себе это, то непременно придет расплата.

Кровавые деньги, деньги, несущие лишь боль и разрушение.