оправдывать свои поражения мифическими шпионами в штабе КБФ, позаботился бы повысить дисциплину и боевую подготовку как своих подчиненных, так и свою собственную. Почему- то всегда, когда из штаба КБФ поступает приказ атаковать противника, половина его кораблей не имеет топлива, а вторая половина находится неизвестно где и даже не может сообщить своих точных координат, оперируя квадратами. Между отдачей приказа и выходом его эсминцев в море проходит столько времени, что конвоям противника нет нужды получать какую-либо информацию — они просто успевают за это время прийти в Ригу. Под этим натиском, где обвинение в паникерстве недвусмысленно сочеталось с обвинением в служебном несоответствии, Дрозду пришлось замолчать. Он ушел от Трибуца весьма далеким от убеждения, что не прав.

Далее события продолжались с таким же успехом, как и в прошлом. 21 июля на секретной стоянке подорвался на мине и затонул бесценный танкер «Железнодорожник», обеспечивающий его отряд топливом. 22 июля, возвращаясь с минной постановки, подорвался на мине эсминец «Грозящий», с трудом задним ходом добравшийся до Моонзундского рейда, виновато полоща по ветру брейд-вымпел капитана 2-го ранга Святова. Через пять дней, 27 июля, в Ирбенском проливе, прикрывая минную постановку, взорвался эсминец «Смелый». При этом никто, включая его собственного командира, капитана 3-го ранга Быкова, не мог сказать, то ли эсминец подорвался на мине (опять же неизвестно — своей или немецкой), то ли был торпедирован катерами противника, которых обнаружить не удалось, что уже бывало неоднократно. Быкова отдали под суд, он куда-то пропал, и Дрозд за него уже не вступился.

Первая неделя августа прошла еще более-менее нормально — никто из отряда не погиб, но 7 августа был поврежден «Энгельс»; 8 августа потоплен «Карл Маркс»; 11 августа его флагманский эсминец «Стерегущий», опять идя под брейд-вымпелом Святова, подорвался на мине, конвоируя транспорт «Молотов»; 18 августа подорвался и, вспыхнув, затонул эсминец «Статный» почти прямо на таллиннском рейде. Постепенно его корабли собирались на таллиннском рейде, закоптелые, обгорелые, со смятыми бортами и искореженными надстройками, прошитые крупнокалиберными очередями, с пробитыми осколками дымовыми трубами, с матросами и офицерами в окровавленных бинтах, с убитыми, лежащими под брезентом на баке или на юте.

Не имея флота, противник вытеснял мощное соединение Дрозда из Рижского залива, а вчера, 23 августа, был отдан приказ, отзывающий из Рижского залива два последних корабля: эсминцы «Суровый» и «Артём». В середине августа контр-адмирал Дрозд, сдав командование Отрядом Легких сил (ОЛС) капитану 2-го ранга Солоухину, подал рапорт о болезни: он был на грани нервного коллапса, болела раненая нога, давала себя знать контузия, полученная при гибели «Сердитого», а, главное, - его не оставляла мысль найти того, кто подставлял его корабли под бомбы и наводил их на мины[1]...

Зябко кутаясь в шинель и отхлебывая остывший чай, контр-адмирал Дрозд, постаревший за эти два месяца лет на двадцать, впервые по-настоящему осознал масштаб трагедии, обрушившейся на его отрад, на флот, на всю страну... Корабль рвануло. Жалобно зазвенела ложечка   37 в стакане. Грохот бортового залпа неприятно ударил по тяжелой голове адмирала. «Киров» открыл огонь — значит немцы возобновили наступление на Таллинн. Дрозд взглянул на часы: было 3 часа 55 минут.

24 августа 1941, 03:55

Капитан 1-го ранга Сухоруков, командир крейсера «Киров», выскочив на левое крыло ходового мостика, с тревогой наблюдал, как четыре огромных грязно-серых столба воды, поднятых немецкими снарядами, медленно оседали в каких-нибудь 50 метрах от левого борта крейсера. Было совершенно ясно, что за ночь противник подтянул к городу тяжелую артиллерию, видимо, 152 или 203-миллиметровые орудия, и с рассвета начал обстрел гавани.

После того, как 22 августа в 20 часов 25 минут «Киров» открыл огонь орудиями главного калибра по стремительно наступающему на Таллинн противнику, капитан 1-го ранга Сухоруков, как, впрочем, любой из его подчиненных, практически не спал, забываясь только в тревожной дремоте в плетенном кресле на мостике. Беспрерывно сыпались заявки сухопутного командования, просящего, молящего, взывающего об артиллерийской поддержке. Стоило крейсеру хотя бы на полчаса прекратить огонь, как радиорубка корабля взрывалась от панических запросов и истерических просьб: «Огня! Огня!» И три трёхорудийные 180-миллиметровые башни «Кирова» непрерывно извергали огонь. Командир дивизиона главного калибра старший лейтенант Шварцберг, недавно переведенный на «Киров» с эсминца «Сметливый», подтвердил свою репутацию лучшего артиллериста на флоте: огонь крейсера был очень эффективным, и прорваться через него было фактически невозможно. Во всяком случае, войдя в зону поражения артиллерии «Кирова», немцы очень заметно замедлили темп своего наступления.

Но «Киров» был единственным крейсером на Таллиннском рейде и единственным советским крейсером на Балтике — его однотипный собрат «Максим Горький», искалеченный в первые дни войны, ремонтировался в Кронштадте. И не мог один «Киров» обеспечить все участки сухопутного фронта, а поскольку он был один, было несложно нейтрализовать его, а при удаче — тяжело повредить или даже утопить. Ещё вчера полевые орудия противника навязали крейсеру контрбатарейную борьбу, отвлекая его внимание от поддержки сухопутных войск, выпустив по кораблю более 600 снарядов. Тесна была для маневра такого корабля как «Киров» акватория таллиннского рейда, к тому же перегороженная от Пириты до Пальясаара противолодочными боновыми сетями.

Но капитан 1-го ранга Сухоруков недаром слыл одним из опытнейших и самых решительных командиров на всем флоте. Награжденный еще в 1936 году «Орденом Ленина» за проводку Северным морским путем через арктические льды эсминца «Войков» во Владивосток и «Орденом Боевого Красного Знамени» за участие в ожесточенной зимней войне с Финляндией, он маневрировал вверенными ему 9500 тоннами стали на тесном рейде так, как не всякий командир мог бы маневрировать эсминцем и сторожевиком. Для помощи в маневрировании был придан «Кирову» маленький буксир, «С-103» под командованием капитана Гаврилова, который суетился то с правого, то с левого борта крейсера, то толкал его в корму, то появлялся у носа, помогая крутиться чуть ли не на одном месте и избегать прямых попаданий. И продолжал крейсер греметь своими орудиями, выбивая стекла в таллиннских домах, тяжелым басом включаясь в общий гул непрерывной канонады, висящей над городом, рейдом и гаванью, а 23 августа зенитные батареи правого борта крейсера даже подбили самолет-разведчик противника, который совершил вынужденную посадку на остров Прангли, попав в плен вместе с пилотами...

«Киров» — первенец советского большого флота — первый крупный корабль, построенный в советское время — был обязан своим появлением на свет, главным образом, тому, что Иосиф Виссарионович Сталин, как и большинство диктаторов всех времен, до конца своей жизни страдал гигантоманией. Не имея военно-морского, как,