Таким образом, как мы смогли убедиться, жанр баллады, имеющий длительную историю своего развития, является наиболее дискуссионным в отечественном литературоведении. Жанровая гибкость и неоднородность баллады, сочетающая событийность, лиризм и психологизацию, а также драматическую составляющую, не позволяет дать ее четкого определения. Проблема жанрового определения осложняется и генезисом баллады, которая зарождается на стыке литературы и фольклора. Сегодня доказано существенное различие между двумя разнокачественными терминами «народная» и «литературная» баллада. Последняя связана с народной балладой. Свое развитие она получает в эпоху романтизма, испытывая определенное влияние англошотландской баллады.

Первые попытки изучения русской литературной баллады, возникшей в творчестве поэтов середины XVIII в., предпринимаются уже в начале XIX в. Однако и на сегодняшний день исследователей продолжают привлекать проблемы, связанные с определением родовой доминанты баллады, роли автора, ее нарративных особенностей, характера балладной условности и хронотопа, выявлением жанрового синтеза и путей трансформации.

На наш взгляд, для глубокого понимания основных процессов, связанных с трансформацией жанровых форм баллады в современной поэзии, необходимо обратиться к рассмотрению истории развития русской литературной баллады. Так как исследователями проделана огромная работа в изучении данной проблемы, мы считаем необходимым в последующих параграфах лишь обобщить существующий опыт отечественного литературоведения и остановиться на наиболее важных вехах формирования литературной баллады, а также на ключевых фигурах, разрабатывавших данную жанровую форму на протяжении XIX–XX вв.

1.2. История становления и развития жанра баллады в русской литературе XVIII–XIX вв

Литературная баллада как своеобразный лиро-эпический жанр, как мы уже отмечали, появляется в творчестве русских поэтов середины XVIII в. и уже в начале XIX в. фиксируется в различных риториках и словарях как устойчивое литературное понятие. Общепризнанным является факт значимой роли основоположника русского романтизма В. А. Жуковского в утверждении и развитии жанра романтической баллады в русской литературе. Без учета достижений русского романтика в данном жанре невозможно говорить и о дальнейших путях развития современной баллады. Однако стоит отметить, что и в творчестве поэтов XVIII в. наблюдается интерес к балладным сюжетам и способам их поэтического воплощения. Осмысление первых балладных опытов в творчестве поэтов XVIII в. позволяет не только уточнить время возникновения данного жанра в русской литературе, но и обозначить основные черты балладного жанра в целом.

Русская баллада эпохи классицизма пока еще не опирается на опыт фольклорной баллады, а перенимает готовые образцы западной литературы, что подтверждается творчеством В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова. Одним из первых ярких примеров ориентации на западный балладный образец может служить «Баллад о том, что любовь без золота не бывает от женского пола» (1703) В. К. Тредиаковского, написанная на французском языке[1]. Данное произведение – пример формального воспроизведения французского балладного канона. Композиция баллады выстраивается из трех строф и посыла, в которых представлена любовная тематика.

Однако в своих поэтических новаторских поисках В. К. Тредиаковский сталкивается с безусловными трудностями: разработанная и принятая французской поэзией любовная балладная форма не могла быть ритмико-интонационно усвоена русской поэзией, развивавшейся в строгой силлабической системе. В.К. Тредиаковский в данном случае избирает нетрадиционное решение: вводит в русскую поэзию новый балладный жанр, но представляет его на французском языке. По данному принципу русский поэт вводит и такие произведения, как «Объяснение в любви», «Басенка о непостоянстве девушек», «Похвала всякой милой» и др. В результате его поэтических экспериментов баллада воспринимается не столько как новый жанр в контексте русской поэзии, сколько как еще одна разновидность любовной лирической поэзии. По данному поводу справедливо мнение З.И. Мухиной: «Не освещенный собственной внутренней жизнью, “Баллад” Тредиаковского оказывался способен существовать лишь в четко воспроизведенных внешних признаках французской стиховой нормы. Но чем отчетливее, строже выдерживались принципы западного образца, тем нормативнее выглядел эксперимент русского поэта» [197, с. 41].

Несмотря на экспериментальный характер нового жанра, необходимо отметить безусловное новаторство поэта-классициста. Находясь в одном ряду с «галантными» французскими стихами, соотносясь с кантом, песней, романсом, баллад В. К. Тредиаковского демонстрировал возможность жанрового синтеза, что учитывали в своем творчестве последующие русские поэты (М.Н. Муравьев, Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев, Н. А. Львов, Г. П. Каменев, Н. Ф. Остолопов и др.).

Ориентация на французскую балладную форму заметна и в творчестве А. П. Сумарокова. В своих «Баллад (Смертельного наполнен яда…)» (1755) и «Баллада» (1768) русский писатель, с одной стороны, придерживается классического канона: сохраняются три строфы, любовная тематика, сквозная рифма, но, с другой стороны, писатель отказывается от рефрена и финального «посыла», обращенного к адресату. Более того, главной отличительной особенностью баллад А. П. Сумарокова является то, что они написаны уже на русском языке и испытывают влияние смежных жанров национальной поэзии: элегии, оды, песни. Так, например, «Баллад» вбирает в себя элементы элегических размышлений, лирико-философских посылов, а в «Балладе Его Императорскому Высочеству Великому князю Павлу Петровичу на день Его рождения 1768 года, сентября 20 дня» доминируют черты торжественной оды.

При тщательном сопоставлении данных произведений А. П. Сумарокова с элегиями и одическими стихами обнаруживаются и явные новаторские черты в сложившихся жанровых канонах. В элегические размышления вторгаются роковые силы, фатум, всевластие судьбы, черты, характерные для балладного сюжета:

В крови твоей, драгая, хлада

Ко мне ни на минуту нет.

Бодрюсь одним приятством взгляда,

Как рок все силы прочь берет.

Пускай сберутся все напасти,

Лишь ты тверда пребуди в страсти [58].

Исследователи совершенно справедливо утверждают, что на жанровой границе с одой и элегией осуществляются первые балладные опыты русских поэтов [132]. Именно А. П. Сумароков дал импульс к поиску собственной национальной формы и закрепил саму грамматическую форму определения жанра как «баллада» (женского рода) [197, с. 44]. Справедливости ради заметим, что балладные опыты А. П. Сумарокова пока еще нельзя с полным основанием считать рождением и укреплением жанра баллады в русской поэзии. Безусловно, творчество этого поэта стимулировало интерес русских авторов к балладным сюжетам, наметило пути соединения жанра с национальной почвой, что подтверждается и новаторскими поисками поэтов середины XVIII в., демонстрирующих варианты данного жанра в массовой журнальной литературе. В поэтические сюжеты анонимных авторов журнальной поэзии активно вторгаются фантастические, таинственные мотивы, тема рока, драматические ситуации, связанные с местью мертвецов («Письма из царства мертвых», «Плачу и рыдаю», опубликованные в журнале «Праздное время, в пользу употребленное». СПб., 1760; «Дом из карт» – «Полезное упражнение юношества». М., 1789 и др.). Необычные сюжеты проникают в поэтическую ткань элегии, притчи, сонета, рондо, наполняя сложившиеся жанры балладной атмосферой. На наш взгляд, многостилевая журнальная литература 1760-1880-х гг. во многом способствовала подготовке балладного опыта, формированию балладного мышления в творчестве русских поэтов конца XVIII в.