Шрифт:
Закладка:
Пропустив ее, двери автобуса со скрипом соединились. Машина тяжело двинулась и стала набирать скорость.
Юлька подошла к заднему стеклу. У проема в больничном заборе стоял парень в очках.
Заднюю часть автобуса сильно подбрасывало и качало. Казалось, прыгает сама улица с ее тротуарами, деревьями и домами. А вдали, все уменьшаясь в размерах, металась и дрожала вместе с улицей одинокая фигурка, словно обуреваемая нетерпением и отчаянием.
По дороге Юлька думала о том, что работа — это еще не все в жизни, что никакая самая скучная и неинтересная работа не отнимает у человека всего его времени, а значит, можно как бы разделить себя между одним и другим, стиснув зубы, отбывать положенные часы, а потом — жить. И быть счастливой! Вернее, быть счастливой и несчастной одновременно. А может, так и должно выглядеть счастье?..
У Валерии торчал Славка Колесов. Он и открыл дверь, когда Юлька позвонила.
— Привет труженикам прилавка!
— Спасибо, Слава, можешь сесть, — сказала Юлька тоном их литераторши, которая была всегда без ума от Славкиных ответов и сочинений.
Валерия и Славка принялись с пристрастием ее расспрашивать о первом рабочем дне, точнее, о половине дня, проведенном Юлькой в магазине. При этом Валерия всячески старалась подбодрить Юльку, Славка же в своих суждениях был до противности категоричен.
Выслушав историю о разбитой банке со сметаной, о Клаве, он безапелляционно заявил:
— Жулье!
Юлькин рассказ о том, как она своими собственными руками разгружала машины, Валерию ужаснул. Когда же Юлька сообщила, что директор магазина занимался тем же самым, Славка коротко заключил:
— Бездарь!
Его нисколько не позабавила фигура подсобного рабочего и даже ошибка Алексея Андреевича, принявшего Юльку за директорскую дочь.
— Неудачник! — определил Славка.
В конце концов Славка ее разозлил, хотя еще несколько часов назад Юлька рассуждала пусть не так резко, но очень похоже.
— По-твоему, магазин — это сборище бездарей, неудачников и хапуг?
— Бессомненно! — ответил Славка словечком, которое еще в девятом классе сам сконструировал из слов «бесспорно» и «несомненно».
— Хватит тебе, — попыталась осадить Славку Валерия.
— Ну, а я? К какой группе ты отнесешь меня? — спросила Юлька.
— Ты — это особый случай. Придет время, уйдешь, поступишь в медицинский, окончишь, и тогда… — Он дурашливо завопил: — Доктор, клизму!
— А если не уйду?
— Уйдешь. Что сегодня важно для думающего молодого человека? — Славка встал и с видом мыслителя начал мерить шагами комнату, изредка рассеянно дотрагиваясь до красивых безделушек, расставленных там и тут. — Прежде всего важны две вещи: престиж профессии и возможность роста. Перспектива, так сказать…
— Простите, учитель, — перебила его Валерия. — А о перспективах зарплаты думающий человек не думает?
— Думает, но не в первую очередь. Гипертрофированные потребности давайте оставим взбесившимся мещанам и не будем их, то есть мещан, принимать в расчет.
— Не будем, — согласилась Валерия.
— Итак, первое: какова перспектива у нашего Юлика в ее любимом магазине, или, научно выражаясь, торговом предприятии? Перспектива единственная: закалившись в боях с покупателями и окончив высшие трехдневные курсы повышения там чего-то, в конце концов стать директором магазина. Но как вопрошал Омар Хайям: «Что дальше?» К счастью, этот вопрос нам любезно осветила сегодня сама товарищ Рогова — дальше по-прежнему будем таскать ящики и разгружать автомобили собственными ручками!
— Передержка! — решительно возразила Юлька, однако оратор на ее замечание не отреагировал.
— Что же касается престижа, — продолжил он, — то здесь дело обстоит еще печальней. Но сначала рассмотрим проблему в ретроспективе.
— Слова-то, слова какие знает! — сказала Валерия. — Перспектива, ретроспектива…
Славка ее не слушал. Его несло.
— Еще в стародавние времена приказчик и половой не вызывали симпатии ни в одном из слоев общества. Не щадила их и литература прошлого, отобразившая, так сказать, реальную жизнь во всех ее проявлениях. Даже лакей, чья, выражаясь современным языком, профессия…
— Лакей — не профессия, — вспомнила Юлька, — а характер.
— Ого! — изумился Славка. — Прекрасно сказано! Это откуда?
— Из моих будущих мемуаров.
— Что ж, почитаем. Так вот, слово «лакей» давно стало нарицательным. Но даже к лакею когда-то относились с бо́льшим уважением, чем к приказчику или половому. Вспомните Фирса из «Вишневого сада». Фирс вовсе не жалок. Он трагичен!
— Положим, некогда и актер был презираем, — вставила слово Валерия. — Что с того?
— Верно. Но тут традиция дала трещину. А к работникам прилавка, официантам и по сей день сохранилось, мягко говоря, отношение малоуважительное.
— Почему? — требовательно спросила Юлька. — Почему?
— Я не анализирую причин. Я лишь констатирую факты.
— Не идет ли такое отношение от тех самых взбесившихся мещан, о которых уже упоминал оратор? Ведь у нас всякий труд почетен, — напомнила Валерия.
Подруга щадила Юльку, ее самолюбие, но делала это, как показалось Юльке, несколько неуклюже. Самым же непонятным и странным было то, что Славкины разглагольствования начинали Юльку задевать всерьез, хотя она и повторяла сегодня про себя целый день: «До Клавы мне нет никакого дела!»
А Славка продолжал свои словесные упражнения, и Юлька не могла придумать, как достойно ему возразить.
Несогласие со Славкиными суждениями пришлось высказать в самой общей форме, причем не столь обидной, как хотелось бы.
— Ты уже большой мальчик, Славочка, а пользуешься чужим мнением, не составив своего. Опираешься на чьи-то — неизвестно чьи — мысли. Ай-яй-яй!
— Юлик, ты чего взъерошилась?
— Я, пожалуй, пойду, — устало сказала Юлька. — Рано вставать.
Юлька поцеловалась с Валерией. Та шепнула, имея в виду Славку:
— Дундук, не обращай внимания!
Дундуку пришлось выкатиться вместе с Юлькой, хотя он несколько раз прозрачно намекал, что мог бы еще посидеть и попить чайку.
Выйдя из подъезда, Юлька от неожиданности вздрогнула и вцепилась в рукав Славкиной куртки. Прямо на асфальте перед входной дверью мелом был нарисован кораблик, на всех парусах летящий вперед. Причудливые тени колеблемых ветром деревьев, сухой и холодный луч фонаря, падавший на рисунок, разреженный сумрак московского вечера — все это окутывало белый кораблик движущимся призрачным светом. Казалось, кораблик сам излучал этот свет — бледный, мерцающий.
— Юлик, ты что?
Славка, видно, подумал, что она испугалась чего-то, и обнял ее за плечо. Юлька вырвалась резко, даже, наверное, грубо, и это его немало озадачило. Она боялась и не хотела, чтобы ее увидели вот так.
— Слава, счастливо!
Она побежала. Славка обалдело глядел вслед, ничего не понимая. Крикнул:
— Постой, провожу!
— Не надо, сама!
У дома Юлька перевела дыхание. Сердце колотилось так громко, что своим стуком могло разбудить соседей, — окна были открыты. От
