— У заместителя командира разведывательно-диверсионной группы собственный адъютант? Оригинально!

— Забота о безопасности Романова, государь, — ровным голосом ответил князь. — Вовик работал по профилю.

— Понятно… — Было видно, что император начал потихоньку успокаиваться. — И что, Мишаня, показали вы там прокурорским, что такое настоящая война?

— Конечно, государь, ты же сам потом подписывал наградные листы на Белобородова и Пафнутьева с отдельной визой прокурорских… И даже на дезертировавшего Кузьмина… за его прошлые заслуги, которые никто не собирался умалять.

Император в очередной раз хмыкнул, а потом заорал:

— А ничего, что ты эту группу кинул в самое пекло? И выжила эта группа только благодаря грамотным действиям Пафнутьева, специфической подготовке жандармов и стихийной мощи Коли?

— На то и был расчет, государь, — Пожарский обозначил поклон. — Хочу напомнить, государь, что именно после этого рейда я посоветовал тебе обратить внимание на главного среди твоих прокурорских ревизоров, старшего советника юстиции Вонцовского, который на сегодняшний день дослужился до главного военного прокурора империи.

— Который после тех событий тоже тебя почитает за отца родного! — император заметно сбавил тон. — Прямо культ личности какой-то сделали из нашего генерала Пожарского! Везде у нашего князя дружки, должнички, давние приятели с сослуживцами! Всю империю окутал своей сетью, а сам сидит в центре, как тот паук, и ловит малейшие колебания нитей! Никакой контрразведки не надо с нашим генералом Пожарским! У него везде свои людишки есть, которые предупредят, ежели что! А с внуком наш геройский генерал справиться не может! А тот внучок творит что захочет!

Князь откашлялся:

— Государь, при всем уважении! Во-первых, в ситуации с Савойскими внук лишь предложил самое эффективное решение проблемы, исходя из имеющейся у него информации и наличных средств воздействия; а во-вторых, по характеру и темпераменту Лешка является полной твоей копией, вот вы с ним постоянно и грызетесь. И последнее, государь, — таких воспитателей, как Белобородов, надо еще поискать. Доклад закончил.

Князь, не дожидаясь разрешения, уселся обратно под раздраженным взглядом императора, который через какое-то время опять фыркнул:

— Не зря мой покойный отец тебя, Мишаня, заставлял за нами с Вовой приглядывать… Умеешь ты парой фраз все по местам расставить. Белобородов!

— Слушаю, государь!

— Прими извинения, погорячился. Присаживайся. — Император перевел взгляд на колдуна: — Кузьмин, мы следим за тобой! Денно и нощно. Присаживайся. И ты, Саша… А ты, Лешка, — царственный дед заметно успокоился, — забудь пока про массовый геноцид Савойских, мы с ними по-другому вопрос попытаемся решить. И прошу тебя, — он поморщился, — нет, умоляю, никаких резких движений и в отношении испанцев, и кого-либо еще без согласования с нами.

— Постараюсь, государь, — кивнул я.

— Ладно, идем дальше…

Дальше разговор за столом пошел про взятые Романовыми обязательства по развлечению присутствующих в Монако царственных особ, а я в очередной раз подивился тому, как царственный дед взбодрил всех за очень короткий промежуток времени. И, что характерно, никто на него не обиделся! Даже я: подумаешь, полная отморозь и маньяк — из уст императора это звучало чуть ли не комплиментом.

А что касалось развлечений, то, как я и предположил сегодня на полигоне после согласованного с Романовыми выступления дедушки Донни, в Ниццу ночью должны были прилететь артисты Большого театра — чем еще мы могли удивить погрязшую в просвещении Европу с этим ее провокационным искусством, восхваляющим в том числе и однополую любовь? Не цыганами же с медведями? И тут же загрустил, потому как не относил себя к любителям оперы и балета от слова совсем. Но лучше я на классику схожу, чем на дипломированных содомитов смотреть буду. Что же касается содомитов…

Внезапно перед глазами встала картина из петушарни под названием «Дебют», которую мы совсем недавно посещали с подачи наших девушек, — пляшущие на сцене трансвеститы, манерные особи обоих полов у стойки бара, сальные анекдоты, «проникновенное» исполнение «Позови меня с собой»! А ведь среди посетителей этой петушарни мои братья опознали кучу балеринок и балерунов из Большого, и все эти содомиты прилетят сегодня ночью в Ниццу и, к гадалке не ходи, воспользуются оказией, чтобы в толерантной Европе в очередной раз и себя показать во всей красе, и на таких же, как они, гомосеков посмотреть! Стоит кому-то из них где-то засветиться, и вся эта грязь тут же окажется в бульварной газетенке рядом с очередной статьей обо мне! Сука, не бывать такому! Надо с отцом поговорить, пусть распорядится, чтобы с артистами специально обученные люди соответствующую беседу провели!

Дальше за столом речь пошла про целую команду поваров, прилетавшую с артистами, — часть из них должна была с завтрашнего дня готовить в Монако, знакомя царственных особ с кухней народов Российской империи, то же самое предполагалось и в Ницце, в театре во время представлений, и в нескольких обычных палатках на Английской набережной. Понятно, черной и красной икры, а также редких видов даров моря повара должны были взять с собой без счета. Вот эта новость вызвала во мне самый живой отклик — несмотря на недавний ужин, сразу захотелось наваристого борща с пампушкой и тарелку пельменей со сметаной!

Когда царственный дед объявил, что ужин закончен, я перехватил направившегося на второй этаж родителя и отвел его на балкон:

— Отец, у меня две проблемы нарисовались. Первая: надо бы сделать так, чтобы Алексия узнала о моей предстоящей свадьбе от меня, а не от кого-нибудь левого.

— Ты точно с Соней все решил? — родитель хоть и улыбался, но его глаза в этом процессе не участвовали.

— Точно, — кивнул я. — Никаких сомнений.

— Хорошо, Лешка, я дам тебе знать, когда будет можно. Какая вторая проблема?

— Надо Соне кольцо подарить.

Родитель хмыкнул:

— Соображаешь, сынок, в этом случае обычной поделкой не обойдешься, а то невеста обидится. И это тебе не ко мне, а к бабушке. Поверь, лучшего специалиста тебе не найти.

— А без бабушки никак? — поморщился я.

— Лешка, ты вообще ничего не забываешь? — И опять эта улыбка, глаза в которой не участвовали. — Не пора ли зарыть топор войны? Тем более бабушка давно осознала свои прошлые ошибки и уже не раз отметилась деятельным раскаянием.

— Надо бы простить, да душа как-то не лежит… — вздохнул я. — Никак себя пересилить не могу. Но если ты считаешь, что… то я, пожалуй,