Остановился, чтобы перевести дыхание и благо в этот момент в голову пришла здравая мысль. Достаю из куртки мобильник. Говорить спокойно, когда от души хочется накостылять этой малявке, – сложно. Но я собираю волю в кулак и набираю Наташу.

– Спасибо за селедку под шубой, Наташенька.

– Пожалуйста, Мишенька. Но это не я ее готовила. Это Машина, – была бы рядом, точно придушил за насмешливый тон.

– Ясненько. А скажи-ка мне, солнышко, у твоей подружки есть телефон?

– Есть. А зачем тебе? Типа по переписке легче общаться? Ну ладно Маша в оранжерее росла, но ты-то куда? Не знаешь, как наладить контакт с девочкой? Для начала можешь достать из штанов кукурузу и засеять ее в Машино поле, а потом уже разговоры разговаривай.

– Наташа, блядь!

– Но-но-но, я бы попросила. Я почти невинна, а ты тут про каких-то блядей. Нафиг ты сейчас спрашиваешь про телефон?

– Не выводи меня из себя больше, чем есть. Маша драпанула в лес, как только меня увидела. Я не могу ее найти. Так понятно?! Учитывая «удачливость» этой девчонки, она может в это время лежать в каком-нибудь овраге без сознания.

– Так если она в овраге и без сознания, то как она тебе ответит? Блин. Ну как же так, все через одно место у вас.

– Значит так, звонишь сейчас ей. Если трубку возьмет, прояви актерский талант и узнай, где она. Может, она уже к трассе убежала. Если не возьмет, то логично предположить, что…

– Что случилась жопонька. Все, звоню.

Не успел положить трубку, как передо мной появилась та самая собака. Удивительно, но сейчас она и не думает на меня нападать. Ни оскала, ни волчьего взгляда. Не будь того эпизода, я бы вообще сказал, что она ко мне настроена дружелюбно. Собака вильнула хвостом и побежала вправо. Остановилась через несколько шагов и обернулась, громко залаяв. Я не спец по животным, но чувство такое, что она зовет меня за собой.

Пробежав метров сто, собака остановилась возле на половину заснеженной ямы. Не такая уж четвероногая и тупая, в отличие от некоторых. Добегалась, дуреха. Но определенно жива. Нехотя достаю вибрирующий мобильник.

– Да.

– Маша не берет трубку.

– Я вижу. В смысле потом позвоню. Я ее нашел.

Судя по Машиному растерянному взгляду, очухалась она совсем недавно. Спускаюсь в яму. Радость от того, что эта бестолочь жива, сменилась раздражением, когда я осознал, что она даже не дрожит, а значит примерзла уже прилично.

– А отозваться или просто крикнуть слабо? А, Машенька?

– Я, наверное, чем-то ударилась. Не помню, как тут и… сколько нахожусь. Я не чувствую ступней. И руки... не могу достать телефон из рюкзака. Они меня не слушаются. А нос? Что с ним?

– Он не черный, значит ампутировать не будут. Останешься красивой, но, возможно, без ног и рук. Их могут чикнуть.

Плохи дела, раз на откровенную издевку Маша никак не реагирует. Кое-как вытащил ее из ямы и опустил на снег, выбрался сам и поднял Машу на руки. Она тут же уткнулась ледяным носом мне в шею.

Благо от дома мы находимся недалеко. Несмотря на снегопад, уже через минут десять я усадил Берсеньеву на диван и принялся расстегивать ее куртку.

– Не трогай меня, – рявкнула Маша, как только я схватился за молнию на ее куртке.

– Тебе надо избавиться от всей этой одежды, – зачем-то как дурак поясняю я, смотря ей прямо в глаза. Возможно, это паранойя, но у меня стойкое ощущение, что смотрит она на меня презрительно. Я сотни раз представлял нашу встречу, но ни в одной из представленных картинок, Маша не смотрела на меня вот так. Что это еще за херня?

– Я сама. Не надо меня трогать. Ты уже позвонил папе?

– Нет.

– Поклянись.

– Тебе уши прочистить от снега? Я сказал, что не звонил ему.

– Не звони, пожалуйста, – наконец-то. Впервые за последние минуты Машин голос звучит привычно. Как раньше.

– Я и не собирался.

– Так же как не собирался в прошлый раз сдавать меня папе?

– Я больше повторять не буду. Снимай одежду или я сделаю это за тебя, – зло бросаю в ответ.

Достаю из шкафа старинное шерстяное одеяло и кидаю его на батарею. Иду на кухню и ставлю чайник. В голове полная неразбериха. Как давно Маша здесь живет? К чему эти дурацкие побеги? Да что за херня здесь происходит?

Завариваю первый попавшийся чай и возвращаюсь к Маше. Разделась твою мать. Единственное, с чем она справилась, так это с курткой. Ну откуда столько упрямства в этой девчонке? Руки не слушаются, судя по лицу, ей явно больно, но все равно пытается поддеть пуговицу на джинсах.

Ставлю чашку на полку рядом с ней и присаживаюсь на корточки. Тянусь к пуговице на ее джинсах.

– Не трогай меня, я же сказала, что сама.

– Не время проявлять характер. Я тебя сейчас отвезу в приемное отделение первой попавшейся больнички, тебя там быстро разденет какой-нибудь санитар, а потом знаешь, что будет?

– Ты будешь звонить папе? – кажется, еще никогда я так не был близок к тому, чтобы хорошенько вдарить женщине.

– А потом тебе будут измерять температуру. Ректально. Хочешь?

То ли подыграла мне, то ли реально испугалась, но уже в следующий момент убрала руки. Сама приподнялась с дивана и дала стянуть с себя джинсы. Немедля уселась обратно, наблюдая за тем, как я снимаю с нее носки.

– Зачем ты убежала, когда меня увидела?

– Чтобы не попасть к папе. Это же очевидно, что ты меня сдашь.

– Маш, ты совсем на голову отбитая? С чего ты вообще это решила?

– Интуиция подсказала.

– Херовая у тебя интуиция.

– Какая есть. Что ты… зачем ты снимаешь с меня кофту?!

– Надо все снять. И лифчик тоже.

– Может, еще и трусы? Зачем вообще раздеваться? Не проще ли дать мне какой-нибудь крепкий напиток, как показывают в кино.

– Не проще. Нельзя алкоголь. И растирать кожу нельзя. И трусы тоже хорошо бы снять. Закутаю тебя в теплое одеяло и напою чаем, – накидываю на нее одеяло и тянусь к застежке лифчика, на что Маша дергается.

– Я же сказала не трогать меня!

– А ты сама его расстегнёшь?