В спальне имелся большой шкаф, битком набитый платьями. Все они выглядели потрясающе: украшенные кружевами, вышивкой золотой и серебряной нитью. Имелось и десятка три обуви для любого времени года. Правда, Констанце показалось, что и платья, и обувь не новые, а поношенные. Здесь же, в шкафу, имелось несколько плащей. Тонких, для прохладного лета, на шёлковой подкладке, и тёплых, меховых. В другом отделении, на полках, к своему смущению она обнаружила аккуратно отглаженное бельё. Корсеты, тонкие, из батиста и шёлка, ночные рубашки, такие же тонкие панталоны, отделанные кружевом и вышивкой.

Гостиная тоже была великолепна. Украшенный позолоченной лепниной потолок, массивные медные, до блеска начищенные канделябры, бордовый ковёр, мягкие диваны и кресла, столики, бюро с множеством ящичков. В одном из них она нашла чью-то незаконченную вышивку.

Не успела Констанца, в сопровождении угрюмо молчащего Ласси переступить порог отведённых ей покоев, как следом пришла девушка в кружевном передничке и таком же чепчике. Она сказала, что её зовут Майя и она — служанка данны Констанцы. Майя предложила девушке выбрать какое-нибудь платье, в котором пойдёт на завтрак.

Констанца была ошеломлена лавиной обрушившихся на неё событий. И нельзя сказать, чтобы они ей не нравились. Конечно, способ её доставки в замок был возмутителен, но лорд Нежин так искренне сокрушался и сожалел, так просил простить его и погостить в замке, что у Констанцы просто не было сил ему отказать.

Она с удовольствием искупалась в большой медной лохани, наполненной тёплой водой, а потом Майя помогла ей надеть красивое белое кружевное платье поверх нижнего, из голубого шёлка. Служанка расчесала и уложила волосы, и Констанца, посмотрев на себя в зеркало, радостно улыбнулась. Майя проводила её в столовую. По дороге девушка с интересом рассматривала убранство замка и пришла в восторг от красоты, роскоши и великолепия, о чём не замедлила сообщить лорду Нежину, ожидающему её за столом. Он ласково улыбнулся и сказал, что рад тому, что ей понравился замок. Она сочла неуместным рассказывать, как неприязненно, а порой, с жалостью, косились на неё встреченные в коридорах слуги.

* * *

На кухне Даниила, в угрюмом молчании, сидели трое: сам кузнец с перевязанной головой, хмурая, сжавшая губы в тонкую полоску данна Эдита и злющая Феониста.

— Я поеду в замок, и пусть он только посмеет не отдать мне мою дочь! — Кузнец грохнул по столу кулачищем. Стоящие на нём чашки с остывшим чаем подпрыгнули и звякнули. Данна Эдита холодно посмотрела на него:

— тебя не пустят дальше ворот, Даниил!

— Неужели, вы думаете, я не справлюсь с двумя-тремя стражниками, данна?

— С двумя-тремя, может быть, и справишься. Но их там значительно больше. Тебя убьют и закопают в ближайшем овраге. Когда, опозоренная, Констанца вернётся, здесь её постигнет ещё один тяжёлый удар. У неё не будет отца.

— М-м-м-м-м…о-о-о-о — замычал-завыл, обхватив руками голову и закачавшись на стуле, кузнец, — бедное моё дитятко…, несчастная, неразумная моя малышка… Как не хотела она уезжать! Это чудовище заморочило ей голову, и она поверила ему!

— На свою беду она приволокла его из леса, — пробормотала Феониста, — я говорила ей, что надо было его там бросить, пусть бы сдох.

Данна Эдита покачала головой: — наш стенания ей не помогут, но я не представляю, как мы можем вырвать девочку из его лап…

— Я всё же поеду сейчас в замок, — упрямо сказал кузнец. Данна Эдита вздохнула. Уже темнело, но разве что-то остановит убитого горем отца.

— Не знаю, — медленно сказала Феониста, — меня хоть и считают ведьмой, но я мало что могу. Так, ветками исхлестать, коня попросить, чтоб его сбросил. Так он этого коня потом плетью изобьёт, жалко животное. Могу ещё проклятье неразделённой любви на него наслать. А завязать проклятье на Констанцу. Будет мучиться наш лорд, пока на ней не женится.

— Нет, Феониста, — данна Эдита криво усмехнулась, — любовь по принуждению рано или поздно развеется, и будет лорд Нежин срывать зло на нашей девочке. Жестокий он и бессердечный. Не будет Констанца с ним счастлива. Да и не женится он на дочери кузнеца.

Уже совсем стемнело, когда кузнец запряг в бричку толстого мерина и отправился в замок. Через два часа он подъехал к воротам. Они были закрыты, а вверху, в надвратной башне, мерцал огонёк. Кузнец загрохотал кулаком по окованным железом воротам. Вверху открылось окошко, и сонный голос стражника неприязненно спросил: — ну? И чего тебе не спится? Алебардой по шее захотел?

— Открывай! — Крикнул Даниил, — мне нужен твой лорд!

Вверху нагло захохотали: — А Мрачного Косаря тебе не нужно? А то могу поспособствовать! — Окошко закрылось, а потом и фонарь в башне погас. Кузнец ещё некоторое время колотил кулаком по воротам, но замок был погружён во тьму.

Он вернулся домой, в бессильном отчаянии опять сел на кухне. Немного времени спустя вышел и направился к дому священника. Хозяева не спали, в окнах горел огонь. Он тихо дёрнул за шнурок. В глубине раздался звон колокольчика. Дверь открылась, на пороге стоял отец Клаус. — Простите меня, святой отец, — несчастный опустил голову, горло перехватило.

— Заходи, Даниил, — кротко сказал священник, — мы с Эдитой ждали тебя.

Утром следующего дня бричка священника подъехала к воротам замка. Две скрещенные алебарды преградили ей путь. Не выпуская из рук вожжи, отец Клаус нахмурился и строго посмотрел на стражников: — не гневите Всеблагого, воины, не допуская меня к сыну его, лорду Нежину!

Те усмехнулись: — сначала мы спросим, захочет ли лорд видеть посланника папаши! — Пришлось священнику, как нищему, топтаться у ворот замка в ожидании, пока ему разрешат войти во двор.

Лорд Нежин, вальяжно раскинувшийся в глубоком кресле, с холодным любопытством посмотрел на отца Крауса: — я слушаю вас, святой отец? — Тот нерешительно посмотрел ему в глаза:

— нечестивые поступки вы совершаете, лорд Нежин! Опять ваши злодеи увезли невинную девушку! Отпустите Констанцу со мной, именем Всеблагого вас прошу!

Лорд Нежин нахмурился, вкрадчиво спросил: — плетей захотел, святой отец? Я сам разберусь с Всеблагим, без твоего посредничества! Что стоишь? Ждёшь, когда тебя пинками выгонят из замка? — Ссутулившись и опустив голову, отец Клаус шёл к своей бричке, провожаемый насмешками стражников.