И Миа держала все в себе – до поры до времени, пока, в один ужасно загруженный работой день, не сорвалась. Ей позвонил очередной кредитор, и ее буквально охватила паническая атака. Как раз в этот день в офисе оказался Рафаэль. Увидев девушку, он остановился и спросил:

– Дорогая, что случилось?

Миа была глубоко тронута тем, что, несмотря на собственные проблемы – а в то время Анджела попросила у него развод, не зная о том, что муж серьезно болен и проходит курс реабилитации, – Рафаэль нашел в себе силы поинтересоваться ее ситуацией. И она рассказала – не все, но созналась в том, что находится в тупике. И вот с момента того разговора прошло уже два года, а она готовится к похоронам Рафаэля, ставшего для нее близким человеком. Но самое странное то, что она должна бы горевать по тому, кто так помог ей и ее семье благодаря своему доброму сердцу, но единственное, что мучает ее сейчас, – это паника при воспоминаниях о том, как она оказалась зажата в покореженном автомобиле. Словно наяву она слышала голос матери с пассажирского сиденья – мама окликнула ее и сказала, что любит… попросила держаться, ведь скоро прибудет помощь. Все газеты писали, что родители Миа погибли в момент аварии, – и она снова и снова перечитывала эти статьи, не веря тому, что было в них написано. Ей было страшно – не просто страшно, ее охватывал ужас. Чей голос слышала она в те последние минуты крушения? Миа не боялась темноты, будучи маленькой, но сейчас начала – в темноте таились призраки, в которых она тоже когда‑то не верила.

– Соберись, Миа, – приказала она самой себе и, покончив с завтраком, оделась для похорон.

Черное белье, черные колготки – кто‑то, возможно, сочтет их слишком прозрачными, но тут уж ничего не поделать, их Миа приобрела онлайн. Платье из мягкой шерсти, купленное во Флоренции, – от самого ворота до подола оно застегивалось на крохотные жемчужные пуговки. Глупо, подумала она, выбирать такой неудобный вариант сейчас, когда руки и без того трясутся. Наконец, последняя пуговица была застегнута. Она не стала рисковать и красить ресницы тушью, несмотря на то что нечасто плакала, – к чему бросать вызов самой себе. Волосы, уложенные в простой узел, и два кольца – помолвочное и обручальное, которые она сегодня снимет, – дополнили образ.

На часах было одиннадцать, и, взяв в руки орхидею, сорванную на прогулке, Миа нехотя вышла из уединения своей комнаты. Бросив взгляд в холл, она поняла, что внизу собрались все родные Рафаэля, все как один одетые в черное. Стоял приличествующий случаю тихий гул голосов. К счастью, среди присутствующих не оказалось Анджелы, которая недавно объявила, что ноги ее не будет в этом доме, «пока здесь будет эта шлюшка». Миа полагала, что она сделает исключение и появится на чтении завещания. Подумать только, ведь это именно Анджела заварила всю эту кашу, но тем не менее решила выступить в роли жертвы и сыграла ее просто превосходно.

Данте, увидев Миа, спускающуюся по лестнице, объявил по‑английски:

– Ах, вот и моя мачеха.

В голосе его послышалась издевка, но Данте не сделал ничего, чтобы поумерить свой сарказм, – в конце концов, только так он мог держать под контролем свои неожиданные чувства к девушке. Ему приходилось постоянно напоминать себе о том, что Миа разрушила его семью – как и то, что она запретный плод.

От него не ускользнул сердитый взгляд синих глаз Миа – и он отметил, что за последние два года не замечал проявлений ее характера. Миа же с трудом сдержала вспышку гнева – и смогла это сделать, лишь напомнив себе о том, что осталось пережить лишь этот день, и она будет свободна.

Ариана демонстративно повернулась спиной к мачехе, и Данте это заметил. Отметил он и то, какой бледной и одинокой казалась Миа, стоящая посреди холла, – и ему не понравилось то, что в душе его что‑то откликнулось ей навстречу. Предложив гостям пройти к машинам, он еще раз напомнил себе о том, что должен презирать молодую вдову своего отца.

Похороны Рафаэля Романо должны были быть пышными – в их фамильном отеле яблоку было негде упасть из‑за огромного количества приехавших проводить главу семейства в последний путь. Немало было и журналистов – хотя их не пускали на частные территории.

Миа, спустившись по каменным ступеням, с трудом заставила себя не смотреть на катафалк. Позади него стоял автомобиль, дверца которого была приоткрыта, – в этой машине должна была сидеть она. Внезапно ей захотелось повернуться и убежать обратно в дом.

Данте уже готов был сесть в машину, но, подняв глаза, заметил Миа, застывшую и молчаливую. От него не укрылось то, как безропотно и медленно она села в машину, – видно было, что она в шоке. Рядом с ней никого не было, и, несмотря на сказанное ранее, Данте ощутил жалость. Она единственная держалась особняком, и это лишь подчеркивало то, что она никогда так и не стала членом их семьи – ей не позволили.

Конечно, подумал он, иначе и не могло быть, ведь она наверняка вышла за отца по расчету – но вдруг между ними все же были какие‑то чувства? Перед глазами его встало лицо Миа, ее слезы, вспомнился ее напряженный голос, когда она говорила, что не хочет ехать одна…

– Я пойду сяду в машину Миа, – обратился Данте к близнецам и Элоа.

– О, прошу тебя, – закатила глаза Ариана. – С какой стати?

Но Данте не обратил внимания и не ответил. Выйдя из машины, он направился к Миа.

Она сидела, погруженная в свои мысли. Когда дверца автомобиля открылась, впустив холодный воздух, это застало ее врасплох. Повернув голову, Миа увидела Данте и едва не подпрыгнула от неожиданности.

– Я что‑то сделала не так?

– Нет, – отозвался он, садясь рядом. – Просто думаю, мы составим друг другу компанию в этот печальный день.

– Спасибо, – ответила Миа, поняв, что на время Данте готов объявить перемирие. Она даже была благодарна ему за его присутствие – так ей было не столь страшно.

Процессия тронулась, и Данте заставил себя смотреть только вперед – он знал, что не вынесет слез присутствующих. Автомобили направились к конюшне. Увидев, что из стойла вывели Массимо, Данте непроизвольно сжал руки в кулаки. Старший конюх в черном костюме