самостоятельно и для меня незаметно. Или возомнили себя блохами и жадно накинулись на собаку, которая то тявкала, то скулила, когда свободная от руля рука Гая закрывала узкий проход между нашими сиденьями и заодно ее черный нос.

— Я сейчас тебя высажу! — закричал Гай, и на краткое мгновение я испугалась, что попросила его это сделать для себя.

Нет, я молчала, Гай делал это для себя — безумно устал от собаки.

— Скажу твоей хозяйке, что ты снова сбежала и другой дуры посадить тебя на ремень не нашлось…

— Я не дура! — вдруг на полном серьезе обиделась я на совершенно несерьезные слова бывшего Гоги.

— Полина, я ж не с тобой разговариваю, — скосил он на меня недоуменный взгляд. — Но это ведь идея… Эта собака просто проклятье какое-то, честное слово… Может, все мелкие такие гадины, вернее большие гадины… Собак, как и детей, нельзя баловать, ты так не думаешь? Иначе из них вырастают цветы на могилах родителей. Согласна?

— У меня нет ни детей, ни младших сестер. Как твоя мать решилась на ребенка после сорока?

— Это был киндер-сюрприз, — ответил Гай с ухмылкой, не отведя взгляда от напряженной дороги. — Подарок небес. Но она справляется. Только балует, будто это не дочь, а внучка.

— Для бабушки она слишком молода…

— Она родила меня в двадцать.

— Понятно. И все равно… Нет, ну это ж западный тренд — рожать детей себе под старость.

— Западный ветер до нас доходит незначительными порывами, — сказал Гай уже более-менее спокойно. — В садике незнакомые люди говорят ребенку, что за ней бабушка пришла, а она криком их исправляет — это моя мама!

Гай сам выкрикнул это так громко, что меня звуковой волной чуть в дверь не впечатало.

— Когда приходит отец, к дедушке ее не зовут. Так что старый тренд папиков до сих пор в тренде, — хмыкнул Гай совсем зло.

Или мне так показалось, потому что несчастный Гога был изначально выведен из себя собакой и соучастниками дорожного движения. Еще до разговора о младшей сестре. Пассажирка, кажется, не делала ему нервов. Во всяком случае пыталась лишний раз не раскрывать рта и не вступалась за Юпи, безумно стрессующую от голода и невыносимых для собаки переездов.

— Я могу взять ее на колени, — наконец не выдержала я, когда Гай не успел зажать черный нос между пальцами.

— Побереги свои колени для меня… — сказал тихо, но все равно будто огрызнулся.

Мог бы промолчать. Не мог — он на взводе. Я всего лишь пассажир, я не знаю, через что проходят водители в новогодней пробке. Но плюс один в карму моих тараканов — он думает про мои коленки, эврика! Хоть одна часть меня его занимает и если даже не всего, то одну его часть — главную, точно, и это не голова. Ну, или она — только в уменьшительно-ласкательной форме.

— Мое дело предложить…

— Себя — мне, а не собаке. Она обойдется — у нее и так много всего.

— А у тебя, типа, мало? — попыталась я осадить зарвавшегося типа.

— Женщин всегда мало, любого мужика спроси…

— А если не любого? — огрызнулась зло.

— Спросила конкретного. И я ответил. Найти ту единственную нереально. И не ври, что вам, бабам, это просто. Вы от природы ленивые задницы или неуверенные в себе телки, которые цепляются за первого встречного, даже если он козел.

— А ты не козел?

— Я — самый настоящий козел, но я и не строю из себя барашка или там песика.

— То есть твой отец напропалую изменяет твоей матери?

— Я не говорю с ним на подобные темы. Бизнес — ничего личного.

— А мой вот нет, никогда.

— Либо врет, либо ему просто бабы не дают.

— Другого не дано?

— Нет.

— Хороший разговор для новогодней ночи.

— Сама его начала.

— А ты нашел чем поднять мне настроение!

— Я только из вежливости поддержал беседу. И мать последнее, что я намерен обсуждать с посторонним человеком. Ясно?

— Яснее некуда. Можно я выйду?

Он меня прекрасно слышал, просто реагировать сразу не стал. Или не мог — останавливаются в потоке и выпрыгивают на ходу только в фильмах, а у нас сказка, новогодняя, не с очень хорошим концом, как выяснилось.

Наконец водитель включил поворотник. Я даже мысленно перестала звать его по имени, потому что имя — часть знакомства, а я об этом случайном знакомстве уже пожалела, прижала к себе скомканную куртку и замерла, сжимая и разжимая пальцы, будто боясь, что они не справятся в нужный момент с ремнем безопасности.

— Ты ждешь, чтобы я извинился, так? — сказал незнакомец после того, как все же крутанул руль, чтобы съехать с дороги.

У обочины сугробы — не очень высокие, но очень грязные, а заставить девушку измазаться по уши в снегу на пороге Нового года не может даже абсолютный козел.

— Нет, не хочу. Что мне с твоим извинением делать? Засолить?

— Принять.

— Принимают на грудь, и совсем не извинения. Можешь остановить прямо здесь, — сказала, когда машина уже слишком далеко заехала во двор.

— Полина, мы приехали. Если ты выдержала меня всю дорогу, то вытерпи уж до утра…

Смешок? А мне не смешно — во-первых, я как-то не думала, что это будет абсолютно обычная девятиэтажка и… Я напряглась, но не знала, в какие слова легче облечь свое беспокойство.

— Эта не та ночь, в которую кто-то кого-то терпит… — прорычала я, чувствуя, как под кожу проникли мурашки страха, хоть пока и не объяснимого словами, зато прекрасно — на подсознании.

Машина не остановилась, присыпанный песком снег прекрасно продолжил проседать под толстыми шинами.

— Мы больше не говорим о личном и… Все будет в полном порядке.

Мне бы его уверенность… Так — ничего страшного, у кого-то денег хватает исключительно на крутую тачку и на сдачу — на приличный свитер. На приличную бабу ему не хватило, только на дуру в моем лице.

— Я передумала. Я доеду домой сама.

— Не обижайся, пожалуйста… — заговорил он прежним бархатным голосом, продолжая держать одну руку на руле, вторую — на собаке. — Дорога была тяжелой, я сорвался — на тебя и на собаку. У нее просить прощения не