Вместо них появились жидкие рыжие волосы, короткие бровки — запятые, тонкая ниточка губ, спелый прыщ на носу, и целое море веснушек, сидевших в засаде под толстым слоем волшебной пудры до первой брачной ночи.

— Присаживайся, моя конфетка, — послышался уставший голос в дверях. Все повторилось в точности. Только добавился жуткий отек и морщины.

Следом за дамами вошел глава семейства, который выглядел точно так же, как и старый Жихарь. Огромные мешки под глазами, обвисшие щеки и тусклые глаза.

— Если что, мы согласны, — тусклым голосом заметил глава семейства, пока герцог пытался откопать в своем запасе что–нибудь цензурное. Раскопки успехом не увенчались, поэтому герцог решил вежливо промолчать. Именно неумение герцога вовремя найти цензурное слово делало его в глазах аристократов изысканным, таинственным и загадочным джентльменом с хорошими манерами и отличным собеседником.

— Я предлагаю вам… — вздохнул Бертран, сжимая покрепче бархатный футляр.

— Встань, конфетка! — одернула девушку спохватившаяся мать.

— Одну из своих карет, чтобы вы могли добраться до столицы. Это мой подарок, — вежливо улыбнулся герцог.

Семейство уже поняло, что что–то здесь не так, и заняли оборонительную позицию возле единственной двери.

— Я не достоин вашей прекрасной дочери… Я — грубый и неотесанный провинциал!

— Нет, что вы! — стали убеждать его родители. — Зато здесь свежий воздух! Не то, что в столице! Свежий воздух полезен для здоровья!

— Я бабник! — выдал герцог, поглядывая на семейство.

— Я кхе–кхе тоже! — согласился глава семейства, подкручивая лохматые усы. Жена посмотрела на него уничижительным взглядом.

— Ваша дочь не будет счастлива со мной, — грустным голосом заметил герцог, продвигаясь в сторону окна.

— Буду! — пискнула невеста, внезапно подавшая голос.

— У меня здесь нет никаких столичных развлечений, — вежливо заметил герцог, вежливо взглядом выпроваживая гостей.

— И не надо! — согласились родители, переглядываясь. — Меньше соблазнов, крепче брак!

— Дорогой, нам нужно оставить их одних. Он как истинный дворянин обязан будет на ней жениться, — шепнула мадам. — Но так, чтобы это было не слишком приметно!

Они резко встали и бросились бежать за дверь, закрывая ее снаружи подпирая своими телами.

В комнате послышался странный звук, похожий на дребезжание стекла, потом тихий «Ик!», а следом глухой стук об пол чего–то большого.

— Началось! Набросился на нее, как дикий и необузданный зверь, — выдохнула мадам, прислушиваясь. — Прямо представляю, как он схватил ее в свои жаркие объятия, сжал, что есть силы, содрал с нее одежду, не давая даже пикнуть! А потом повалил на пол в порыве жаркой страсти! Ты же видел, как похотливо он смотрел на нашу дочь во время обеда? Словно вот–вот набросится и схватит ее. Ирлинги они такие! Необузданные!

Но ни криков, ни стонов, ни даже всхлипов из комнаты больше не доносилось. Загадочные звуки сменились тишиной.

— Тебе не кажется, дорогая моя, — заметил глава семейства, чахлым телом налегающий на дверь. — Что слишком тихо?

— Ты вспомни нашу первую брачную ночь! — огрызнулась мадам, придерживая дверь своей массивной фигурой. — Ты тоже не сильно орал!

— Наверное, потому, что в кресле сидела ваша выжившая из ума маменька и орала: «Вы там скоро? Чтобы завтра были внуки!».

— Я просто слишком хорошо воспитала нашу конфетку! — фыркнула мадам, но любопытство раздирало ее душу, как необузданные в своей страсти ирлинги разрывают корсеты.

Тишина действительно настораживала. И чем дольше она продолжалась, тем загадочней и подозрительней становилась. Если бы не плачевное положение дел, если бы не заложенные ростовщику бриллианты, то семейства бы здесь уже не было. Когда злость прошла, они посчитали и прикинули, что теперь дело чести поймать и окольцевать крылатого герцога.

— Мммм… — послышался стон, заставив родителей распахнуть двери, потирая ручки.

Они ожидали увидеть разорванное могучими руками платье и наскоро сброшенную рубашку и два тела, сплетенных в сладострастном порыве. Но нет.

На полу с растерянным видом сидела их дочь, в высокое открытое окно задувал свежий горный ветер, а герцога не было и в помине.

— Что случилось, Конфетка? — в ужасе застыли в дверях предприимчивые родители. Даже слуги забыли ее настоящее имя, ибо иначе, как Конфетка ее никто не называл.

— Я падала в обморок! — жалобно заметила Конфетка и тут же с обидой добавила. — Как вы меня и учили!

— А почему ты плачешь, конфетка, — спросила мать, подбегая к дочери.

— Больно падала, — потерла шишку на голове скривившаяся от боли Конфетка. — А он не поймал!

— Все! Мы немедленно убираемся отсюда! — гордо заметила мадам беря в охапку мужа и дочь. — Карету нам! Живо!

Через двадцать минут одна из карет герцога увозила их в сторону столицы.

Герцог посмотрел на них с самой высокой башни, видя, как закатное солнце золотит снежные шапки гор и мысленно пожелал им счастливого пути.

Он уже собирался вернуться в замок, как вдруг увидел рыжую голову. Несправедливый гнев за несостоявшуюся свадьбу, раздражение от мастерского обмана, ярость от того, что все так повернулось, захлестнули герцога.

Черная крылатая тень скользила по внутреннему двору замка, неумолимо приближаясь к рыжей, отблескивающей на солнце золотом, голове…

— Ой! — пискнула Пять Мешков, когда могучая рука приподняла ее над землей за шкирку, как котенка.

— Ты зачем все испортила? Зачем ты приперлась в замок? — прошипел Бертран, который любил искать крайних исключительно для того, чтобы столкнуть их в пропасть.

— Я? — удивленные глаза смотрели на герцога, пока грязные ноги болтались в полуметре над землей. — Замуж хочу!

— За кого?! — ужаснулся Бертран, глядя на загорелое плечо, на котором проступал узор. — Не за меня ли?

— Можно и за вас! — заметила девушка. — Меня–то в Мэртоне замуж не берут! 

— Интересно, а чем причина? — язвительно рявкнул герцог, нахмурив брови.

— Конечно же приданном, — вздохнула Пять Мешков. — Вон, всех других девок похватали, а меня не берут. Вот я и решила денег подзаработать, чтобы и меня взяли!

И тут герцога осенила мысль, от которой его настроение заметно улучшилось. А что если выдать ее замуж? Герцог он или как? Правитель этих земель или где?

— А давай я тебе приданное дам? А? Жалую с герцогского плеча, — спросил Бертран, впиваясь в нее взглядом. Хоть он обычно и не делал широких жестов, но ради