Рой понял, что я хочу, чтобы разговор был не при родителях.

– Ну, может, как-нибудь выпьем.

– Я не пойду с тобой в бар, Рой.

В лагере поговаривали, что Рой позволяет себе лишнее, например, прижимается к девушкам на танцах.

– Завтра у меня смена на кондитерской фабрике. Там есть закусочная неподалеку. Годится?

Я записала название и адрес закусочной в блокнот, который был у меня в сумочке. Мы договорились встретиться на следующий день.

Поставив пустую банку на стол, он кивнул на газету.

– Там заметка о Розе. Может, ты не захочешь, чтобы твои родители ее прочитали, – сказал он и вышел за дверь.

Заметка в “Чикаго дейли трибьюн” была совсем коротенькая, размером со спичечный коробок: женщина попала под колеса поезда на станции метро “Кларк и Дивижн”. Ни имени, ни описания внешности. Полиция расследует происшествие, которое произошло в шесть часов вечера два дня назад.

Ради своей семьи я надеялась, что больше никаких заметок не напечатают. Но, с другой стороны, я не могла допустить, чтобы Роза исчезла в спичечном коробке.

Хотелось упасть в забытье, но я знала, что не сомкну глаз в постели рядом с родителями. И в лагере было не сахар, но теперь, когда у нас такое горе, я просто дышать не смогу. Нужно чем-то себя занять, что-то сделать.

Было всего семь вечера, и на улице еще не стемнело. Я достала из сумочки ручку и, оторвав край газеты, написала:

Вышла пройтись. Скоро вернусь. Аки.

Сложив в несколько раз газетную страницу с заметкой про Розу, я спрятала ее в сумочку. Затем достала последнюю полученную от сестры открытку, ту, что с картинкой отеля “Марк Твен”, в которой был указан адрес ее квартиры на Кларк-стрит. Перелистав брошюрки “Добро пожаловать в Чикаго”, которые выдавались переселенцам, отыскала в одной из них сложенную втрое карту центральных районов города.

Выйдя, я подергала дверь, убедиться в том, что она заперта.

Глава 4

Язнала, что у Розы было несколько соседок по комнате: Луиза из Пасадены, из лагеря на реке Гила, и еще одна девушка, из Сан-Франциско, чье имя я не смогла вспомнить. Раз уж от Роя мне толку добиться не удалось, пойду к женщинам, которые с ней жили.

Поскольку эта часть Чикаго распланирована в виде сетки, я легко могла определиться по карте, куда мне нужно идти. Наш многоквартирный дом стоял на улице Ласалля, которая шла с севера на юг. Параллельно ей следовала Кларк-стрит, а за ней – Дирборн. Дивижн-стрит пересекала их все с востока на запад. Привыкнув в одиночку бродить по Лос-Анджелесу и Манзанару, я легкомысленно решила, что добраться до перекрестка Кларк и Дивижн будет проще простого.

Однако стоило мне выйти на Ласалль-стрит, как меня обдало вонью автомобильных выхлопов, а глаза запорошило поднятой транспортом пылью. Я пыталась сморгнуть грязь, безуспешно: пылинки прилипли прочно, из-за чего глаза слезились все больше. Я смешалась и потеряла всякое чувство направления.

Два квартала я прошла не в ту сторону. Ничего похожего на величественный Чикаго из рекламных роликов, которые нам показывали в лагере, не наблюдалось. Здесь сумеркам не хватало того уютного свечения, которое на закате окутывало Тропико и окраинные сизые холмы. Пыльный бульвар выглядел неприветливо, а люди, которые торопливо шли по нему, казались худыми и изможденными.

Я даже подумала, не вернуться ли мне назад, в квартиру, но затем обнаружила, что стою на пересечении улиц Кларк и Дивижн, напротив внушительного, на вид нового здания, того самого отеля “Марк Твен”, что был на открытке Розы. То, что я оказалась рядом с домом, имевшим значение для моей сестры, ориентиром, с которым она отождествляла себя настолько, что отправила его изображение нам по почте, укрепило мой дух.

Кларк-стрит, расположенная по другую сторону отеля, выглядела пооживленней – нигиякана, как сказала бы мама. Сплошняком шли различные заведения – рестораны, бары, парикмахерские и очень много пансионов с меблированными комнатами. В центре квартала, зажатое между химчисткой и баром, находилось трехэтажное здание, в котором жила сестра. У входной лестницы стояла группка парней-нисеев в костюмах стиля “зут”: свободных брюках на узкой манжете и длинных, просторных пиджаках с подложенными плечами, широкими лацканами и с цепочками, свисавшими с поясов. Мне встречались такие еще в Лос-Анджелесе, в центре или в Бойл-Хайтс, где американцы японского происхождения жили бок о бок с мексиканцами, русскими и евреями. А в лагере поговаривали, что парни воруют цепочки, которыми крепятся пробки для раковин в туалетах, и ими украшают одежду.

Я прижала сумочку к груди и на секунду пожалела, что отправилась в этот поход одна.

– Привет тебе, девушка из Манзанара. Двадцать девятый, – окликнул меня один из парней, вогнав в ступор, пока я не сообразила, что он имеет в виду номер нашего блока.

Кто этот парень, я понятия не имела, и общаться с ним настроения не было. В лагере водились такие, от которых, ты это знал, стоило держаться подальше. Но там-то за всем присматривали старейшины, иссеи, и существовали границы, которых молодые переступать не могли. Здесь, в Чикаго, все было по-другому. Крепло ощущение, что тут рулит молодежь. Я опустила голову и, не ответив ему, пошла себе вверх по лестнице. Но с тем, чтобы открыть застекленную дверь, справиться не сумела, и тогда тот же парень поднялся ко мне и отодвинул задвижку. От него так терпко пахло одеколоном, что я чуть не чихнула. “Вот как это делается”, – сказал он. Отвернувшись от него, я толкнула дверь левым плечом.

Лестницей, крытой ковром, поднялась на второй этаж. Мимо пробежал таракан, и вспомнилось, как Роза писала, что город кишит клопами. Я подавила желание почесать лодыжку. Насекомые беспокоили меня меньше всего.

Квартира номер четыре, в которой жила сестра, располагалась слева от лестницы. Чуть было не разревевшись, я сделала два глубоких вдоха и пробормотала себе: очицуканай, успокойся. Нужно держать себя в руках. Ради Розы.

Два сильных удара костяшками пальцев. Лязгнул замок, и дверь открылась, явив мне худенькую нисейку с каштановыми волосами, собранными в низкий пучок. В коридоре свет не был зажжен, но из комнаты растекалось мягкое электрическое сияние. На женщине, которая выглядела совсем немногим старше меня, было бежевое платье в обтяжку и малиновая помада. Похоже, она знала толк в том, что выглядит привлекательно на ее тощей фигурке.

– Я сестра Розы, – сказала я.

У женщины вытянулось лицо. Глаза и яркие губы как бы опали, на мгновенье она замерла.

– Соболезную, – выговорила наконец. – Ну, входите, входите.

В комнате