Лошадь глянула через плечо, подняла верхнюю губу, выставив большие зубы, словно ухмылялась, предупреждая о неприятностях, потом фыркнула, замотала головой и, дернув телегу, понеслась вперед. Разгоняться не стала, сразу перешла на четвертую скорость. Мчалась так, словно мстила кому-то.

— Чокнутая, — трясясь, хрипела Хорошая, вцепившись в бортик телеги, и костяшки ее пальцев побелели от напряжения. — Лошадь чокнутая, я таких сразу определяю. Эй, Лошадь, ты там потише, не дрова везешь!

Они мчались по неровной дороге, и вокруг поднималось облако пыли.

— Да беда не в том, что она чокнутая, — еле выдавив, отозвалась Веро, ее мотало из стороны в сторону, и она уже сползла на пол, уцепившись за скамейку, — проблема в том, что она говорящая.

А Лошадь словно только что из кабака вернулась — шарахалась из стороны в сторону, петляла и уводила телегу в ухабы.

Принчипесса продолжала лежать без сознания, иногда перекатываясь с бока на бок. Максимильян, стараясь ее не задеть, переполз в начало телеги и пытался незаметно ухватить поводья.

По всем приметам выходило, что лучший дуэт случился у Томми с Буржуем. Они меньше других страдали от тряски: сила гравитации в виде могучей природы Томми, да еще утяжелитель, в морде Буржуя, прочно удерживали их обоих на скамейке.

Все задыхались и ужасно потели, потому что хотя день близился к вечеру, но стояло жаркое лето, а душа уже смирилась с осенними заморозками, и принять счастье погреться без гарантий и объяснений — душа не могла.

— Да не дергайтесь так! — нетерпеливо кричала в ответ Лошадь. — Думаете, я рада?! Мало того, что вас с утра караулю, так еще теперь два дня на своей пояснице тащить!

— Какие два дня?! — заорали все разом, благо, что к большинству дар речи вернулся. — Лошадь, что ты мелешь?!

— Так до Королевы ехать прилично, — став вдруг невозмутимой, откликнулась Лошадь, — а скоро ночь, в лесу спать хотите?! Да что вы такие недовольные?! Королева не последний человек в государстве, вы должны чувствовать себя польщенными…

…Когда Веро это потом вспоминала, она никогда не могла внятно рассказать, кто и что тогда кричал. Все в этой повозке перемешалось: и собаки, и люди, и ужас.

Но из всех собравшихся Веро почему-то лучше всех помнила Томми. И когда Максимильян, пользуясь своим даром убеждения, почти выпадал из телеги, стараясь перекричать Лошадь, Буржуй хотел ему помочь и лез под руку, а Максимильян отпихивал его ногой и шипел «Уйди», потому что, честно говоря, двух говорящих животных ему в ту страшную минуту было не осилить, так вот Томми, один из всех, сидел и упорно молчал. За время всей этой суматохи, когда в телеге разве что на голове не стояли, он не проронил ни слова. Веро помнила, как обеспокоенно опустилась перед ним на корточки Хорошая.

— Томми! Томми! Ну что с тобой?! Ну, скажи хоть что-нибудь!

Но Томми сидел как в трансе. Он не отвечал и как будто бы даже не слышал, как к нему обращались… И все же в этом хаосе он был единственным, кто проявил сострадание. Он долго, не отрываясь, смотрел на распластанную посреди телеги Принчипессу, а потом спросил:

— А вы вообще проверяли, она дышит?

Буржуй первым замер, удивляясь, почему ему самому эта мысль в голову не пришла. Потом он подпрыгнул, рванулся и подлетел к Принчипессе. Поднял правое ухо, припал к ее груди, долго и напряженно вслушивался. Не говорил ни «да», ни «нет», а потом поднялся и с видом парня, который сделал все, что мог, кивнул, возвращая миру надежду… Потом лизнул Принчипессу в нос.

— Фу-у-у… — тут же пришла в себя Принчипесса, — фу-у-у, Буржуй.

— Гляньте, живая, — наклонил голову Томми, и было непонятно, то ли обрадовался, то ли удивился.

— О-о-ох… — простонала Принчипесса, — что-то плохо мне…

А Буржуй уже куда-то вперед смотрел.

— Я же говорил! Говорил! Вон там впереди домик с садом, из трубы дым идет.

И тогда Томми тоже встал…

Он поначалу все на Лошадь не мог смотреть. Никак не мог сердцем принять ее фамильярно-грубый тон. Буржуй его тоже не радовал, но это хотя бы была собака, и к тому же почти своя. И потому, чтобы отвлечься, Томми первым бросил взгляд в ту сторону, куда Буржуй показывал.

Приложив руку к козырьку, чтобы лучше видеть, Томми так и остался стоять, прощаясь с остатками здравого смысла… Чудак. А он еще говорящей Лошади удивлялся.

— Плохо тебе? — сказал он наконец, медленно оборачиваясь. И было в этом голосе что-то леденящее.

— Плохо тебе? — повторил он тихо-тихо, но все отчего-то вздрогнули, и даже Лошадь басы поубавила.

— Плохо тебе? — промолвил он в третий раз. — А мне кажется, что плохо еще не начиналось.

И когда подъехали ближе к дому, чувства всех захватили. Лошадь как раз напротив калитки остановилась и голову повернула, чтобы узнать, почему пассажиры примолкли. И так, удивленно прищурившись, стоять и осталась…

…Хорошая перекрестилась, Буржуй стал икать, у Веро слезы из глаз брызнули. Принчипесса снова отключилась. Она, видно, нашла свой метод снятия стресса, на том и успокоилась. Только Максимильян ничего не понимал. Он снова всех оглядел, потом оценил риск и взглядом вернулся к Томми.

Ему почему-то показалось, что Томми сейчас хуже всех было…

…Росомаха к Томми в тот день на кухню раз десять спустилась…

Томми когда-то хотел стать актером, в школьных спектаклях играл, потому и с Веро мог соперничать в выдержке — выслушивал от начальства любую околесицу, ничем не выдавая, что они идиоты. У него талант был, ему только иногда его могучая природа карты путала. Например, при поступлении на актерский факультет Томми так страстно и мужественно сыграл роль Джульетты, что комиссия тогда рты пооткрывала и была единодушна: лучший выход для маленького, съежившегося от страха Ромео — это пойти покончить с собой, не дожидаясь финала пьесы. Путаясь тогда в юбке, Томми сел на край сцены и печально решил про себя, что он плохой актер, раз ему женские роли не удаются.

Он всегда хотел все делать хорошо. Это ему подсказывало его доброе и горячее сердце…

Вот и в тот день, когда Росомаха, будучи сильно не в духе, спустилась на кухню в десятый раз и, зашвырнув меню грядущего банкета, сказала, что надо все переделать, потому что Удаву не понравилось, все снова увидели доброе и горячее сердце Томми. Он тогда один страстно и мужественно заступился за весь персонал, поясняя, что Удав просто выходит из недельного