Булат поднялся на ноги. Подошел к распахнутому окну. Отсюда открывался прекрасный вид. Взгляд мужчины скользнул мимо двора, по которому копошась, как куры в сене, сновали его люди и его слуги, а чуть дальше, шелковым покрывалом разлилось синее море, уходившее куда-то за горизонт и казалось, не было ему конца и края. Булат подумал о том, как быстро оно стало увлекать его на свои просторы и теперь для мужчины стоять на палубе своей ладьи означало не только плыть на поиски северян, но и сама душа радовалась свободному ветру и шелесту волн за кормой. Он не мог признаться себе, что где-то глубоко внутри был больше похож на ненавистных Северян, чем ему самому хотелось бы. Но такого просто быть не могло!

— Сынок! — позвал его Щетина и Булат резко повернулся к деду. Тот сидел в пол-оборота и смотрел на своего сына, задумчиво поглаживая пальцами резное навершие.

— Хорошо, — внезапно произнес Булат и тут же удивился собственному голосу, произнесшему следующее, — Я обещаю тебе, отец, что мое следующее плавание будет последним перед тем, как я остепенюсь.

Щетина кивнул и улыбнулся. Он знал, что его сын сдержит свое слово.

Я часто ходила к старухе Хеге, хотя почти никто из поместья не знал об этом. Тропинка, которую показала мне ведьма, была самой короткой и шла напрямик через лес и выходила прямо к одинокой избушке. В этот день, сразу после тренировочного поединка между Лорри и ее женихом, я решила сходить, проведать старую ведьму. Заскочив на кухню, стащила пару пирогов, да хлебину, только из печи. Прибавила ко всему добрый кусок козьего сыра и связку мелкой копченой рыбы, да закинув все в заплечный узелок, поспешила через поле прямо к кромке темного леса, начинающегося за пределами поселения.

Тропинка почти не петляла, но была такой тонкой и заросшей, что становилось сразу же понятно, что по ней мало кто ходит. Я шла довольно быстро, вспоминая сцены из схватки сестры, а затем невольно вспомнила выражение лица Торхельма и внезапно поняла, что отец так просто не спустит Лорри ее выходку. Он определенно ждал, что сестра уступит своему противнику, да ведь только зная Лорри можно было бы и догадаться, что она так никогда не сделает. У неё были свои представления о чести и доблести, в некоторых моментах не совпадающие с отцовскими.

Шагая вперед, я слышала завывания ветра в скалах, что находились недалеко внизу, под высоким берегом. Острые, словно торчащие из пасти чудовища исполина. Лес разросся по всему утесу, а к домику Хеге дорога самая кратчайшая шла именно через утес.

По спине шлепал тугой узел, набитый съестным. Над головой чирикали птицы, когда я вышла к чаще, окружавшей владения ведьмы.

Это был странный лес, вроде бы и мертвый, и живой одновременно. Пробираясь меж деревьев, я чувствовала странную жуть от прикосновения сухих листьев к своей одежде, а когда прядь моих волос, выбившись от быстрой ходьбы, запуталась в ветвях и дернула меня в сторону, я поспешно высвободила ее из плена и наспех запихнула под платок, покрывавший голову и пошла дальше. Когда до избы оставались какие-то несколько шагов. Я внезапно услышала перестук копыт и присела, прячась от всадника, решившего нанести визит Хеге.

К старой ведьме никто никогда не приезжал просто так, за исключением меня, наверное.

Все ее гости что-то хотели от старухи. Молодухи — приворожить парней, или погадать им на любовь, женщины замужние просили за мужей или за взрослых сыновей и дочерей, чтобы Боги даровали им милость долгой жизни и счастливого брака. А бывали и такие, что просили извести недруга, но насколько я знала, Хеге им отказывалась, хотя была в силах удержать черную магию в своих руках.

Спрятавшись среди деревьев, сросшихся так близко, словно они выросли из одного ствола, я с любопытством выглянула из-за стволов и едва сдержала вскрик, когда поняла, кто это едет к Хеге.

— Лорри! — пронеслось в голове.

Сестра меж тем подъехала к калитке и спешившись, привязала коня, а сама направилась твердым шагом к дому ведьмы. Я услышала, как она стучит в двери, а затем проходит внутрь. Что ей могло понадобиться у старухи, подумала я и почти сразу же догадалась — Лорри определенно хочет избавиться от Ролло, опасаясь, что ее утренняя проделка не принесет должного результата. Что ж, этого стоило ожидать. Всеми правдами или неправдами, она будет пытаться добиться своего.

Я усмехнулась и села на землю, устланную сухой листвой и приготовилась ждать пока сестра выйдет из избы.

Ждать пришлось долго. Я умудрилась даже немного подремать, когда жеребец Лорри всхрапнул и за моей спиной скрипнула калитка, выпуская гостью за пределы маленького двора при избе.

Выглянув из своего укрытия, я увидела, как сестра забирается в седло и вид у нее был довольный, что означало только одно — Лорри получила то, что хотела.

Я подождала, пока она отъедет на приличное расстояние, затем, широко зевнув, встала и отряхнув с платья мелкие веточки и сор с земли, зашагала к домику Хеге. Почти у самого порога, едва я положила ладонь на дверную ручку, появилась кошка ведьмы. Она мягко спрыгнула ко мне под ноги, и мы вместе вошли в избу.

Хеге сидела за столом. Перед ней стоял таз с водой, какого-то странного насыщенного темного цвета.

— Ингегерд! — произнесла старуха, увидев меня, — Какими судьбами?

Я сняла со спины узел и выгрузила его содержимое перед старухой. Та довольно заулыбалась почти беззубым ртом и сгребла подарки в деревянный короб, чтобы потом переложить куда полагается, а мне предложила присесть напротив.

— Я только что видела, как от тебя выходила Лорри, — сказала я, глядя в глаза старой женщине.

— Да, — кивнула Хеге, — Лорри, дочь Торхельма, вот как она назвалась. Она гордится своим именем, но не так как ты. Вы обе слишком разные.

— В этом вся Лорри, гордость отца, — я усмехнулась уголками губ, затем поинтересовалась, — Что она хотела у тебя?

Хеге как-то странно покосилась на меня, затем ответила:

— Что хотела, то и получила. За все заплачено!

— То есть? — я немного удивилась, что старуха не хочет мне говорить, что дала сестре, но Хеге только улыбнулась в ответ, — Твоя сестра сама того не зная изменила свою судьбу своим нежеланием принимать все как есть. Упрямство до добра не доведет, как и гордыня, а Лорри просто