Рационально-материалистическая часть мозга восторжествовала. Наконец-то! Амулет выдает случайную чушь! Все, что случилось, было попросту рядом необычайных совпадений и ничем больше. Никакого лозоходства, экстрасенсорики и прочего колдунства не бывает в природе!

Тем не менее Стас вернулся в начало коридора, к двери в гостиную, и снова амулет изменил направление. Стас включил свет и, не сводя глаз с амулета, медленно прошелся к двери на веранду. Возле вешалки для верхней одежды острый угол треугольника, описываемого амулетом, резко «развернулся» на сто восемьдесят градусов. Стас во второй раз проделал тот же трюк, и амулет каждый раз менял направление «стрелки» возле вешалки.

Стас остановился на этом месте и посмотрел под ноги, на деревянный люк, ведущий в подвал. Подвал в их доме был обширный, построенный еще прежним хозяином, там хранились соленья-варенья и всякий хлам, который стыдно держать в самом доме, а выбросить жалко.

Ну и что это за бред? Амулет хочет сказать, что баба Настя на самом деле прячется в подвале? Среди ночи? Одновременно похрапывая в комнате?

Поколебавшись, Стас поднял крышку подвала — оттуда пахнуло специфическим запахом погреба, — опустился на колени и щелкнул выключателем с краю люка чуть ниже уровня пола. Внутри вспыхнул желтоватый свет слабой лампочки.

Прямо под люком виднелся земляной пол, в который упиралась деревянная лесенка. Слева находились полки с многочисленными банками — пресловутые соленья и варенья. Справа стояли пустые бочки, в которых раньше квасили капусту. Больше ничего разглядеть невозможно.

Тогда Стас аккуратно улегся животом на пол и опустил голову прямо в люк. Вот теперь обзор значительно увеличился. В поле зрения попали мешки с картошкой в ближнем углу, ящики, наполненные песком, в котором обычно хранились морковь и репа (сейчас лето, прошлогодний запас весь закончился, а новый еще не закуплен). Возле ящиков валялись свернутые провода, дряхлые картонные коробки со стоптанной обувью, которые давно пора сжечь или выкинуть, еще какой-то хлам вроде сломанных игрушек и машинок, остатков коляски, на которой катался сам Стас. Все покрыто слоем вездесущей пыли и лохмотьями паутины.

В самой дальней бетонной стене зиял низкий проем вроде дверного. Отец рассказывал, что когда дом только строился, предыдущий владелец намеревался соорудить пристройку к дому, а под ним — продолжение подвального помещения, но передумал. В результате остался один проем, из которого внутрь подвала высыпалась рыхлая черная земля, давным-давно образовав целую груду. Она утрамбовалась за много лет сама собой. На ней сейчас лежали рядком пустые тетрапакеты из-под молока двухпроцентной жирности, которое пила мать — из-за изжоги, — и баклажки из-под минводы.

Стас внимательно оглядел все обширное подвальное помещение, залитое тускловатым светом единственной лампочки, удивляясь, какой хренью он занимается посреди ночи. Убедившись, что в подвале никого нет — даже мышей не видно, не говоря уже о злом двойнике бабушки Насти, — Стас начал было вставать и выронил цепочку амулета, который не преминул упасть на глиняный пол прямо под люком.

— Проклятье и беспредел, — зашипел Стас.

Он повернулся к люку задом и полез по лестнице вниз.

Его тут же окутал затхлый запах — знакомый запах… не совсем такой, какой скапливается в погребах, а другой… Тот самый, что стоял ночью в спальне бабушки…

Стас спустился до самого низа, наклонился и поднял амулет. Зачем-то огляделся, стоя в подвале, среди полок, бочек, коробок и ненужных вещей.

Потолок подвала — он же пол дома — был сложен из мощных бревен и строганных досок, с них свисала хлопьями пыльная паутина, в которой висели полупрозрачные высохшие тельца давно умерших пауков. В четырех местах потолок поддерживали бетонные столбы, врытые глубоко в землю. Странно, но ни прежний владелец, ни отец не зацементировали весь пол и тот недоделанный дверной проем, ведущий в никуда, в Средиземье, блин. Они что, собирались рыть еще глубже?

Прежний владелец вроде был еще тем конспирологам-выживальщиком. По словам соседей он планировал устроить под землей целое бомбоубежище на случай глобальной войны. А отец, скорее всего, просто поленился довести подвал до ума.

Стасу стало неуютно в этом затхлом подземелье, обиталище брошенных вещей и пыльных банок. Это место не предназначено для живых…

Он полез назад, достиг люка, высунул голову над выкрашенным коричневой краской полом, и сверху, как гром среди ясного неба, раздался свистящий шепот:

— Ты что тут делаешь?

От неожиданности Стас чуть не опрокинулся назад и издал позорно тонкий вскрик.

— Да итить твою налево! — выдохнул он дрожащим голосом, плохо понимая, что несет. — Бабуля⁈

— Еще ругается, — заворчала баба Настя. Она нависала над ним, стоя возле люка, из которого выглядывал перепуганный Стас. Он видел прямо перед собой голые ноги без единой варикозной венки (а ведь у матери их полно!) и стоптанные тапки. Бабушка была одета в тонкий зеленый халат с безвкусными крупными цветами, седые волосы распущены и подсвечены лампочкой. Лицо — из-за той же лампы прямо за ее головой — сплошное темное пятно. — Чего ночью в подпол полез? Кушать захотел? Так в холодильнике же есть все!

Страх быстро трансформировался в сильнейшее смущение, и Стас вылез из люка красный как свекла.

— Да я… это… — начал он. Ужасно не хотелось врать, но куда деваться? Не рассказывать же про свои экстрасенсорно-шизофренические эксперименты? — Услышал, что кошка типа туда полезла… Думал, застряла…

— Ох уж эта Пэрис, — вздохнула бабушка. — Не думала, что она люк может открыть…

Стас, все еще с пылающими щеками, поспешно наклонился, выключил свет в подвале и прикрыл люк. Выпрямившись, обнаружил, что баба Настя оглядывает его с ног до головы с видом подозрительным и недовольным, почти злым. Взгляд ее выцветших слезящихся глаз остановился на сжатом левом кулаке Стаса.

— А что это у тебя там такое?

— Цепочка… — бухнул Стас. От растерянности и смущения не успел соврать что-нибудь убедительное.

— Какая цепочка?

Стас поднял руку и разжал пальцы. Лицо у бабушки вдруг перекосилось, изменилось, стало безумным, звериным, глаза вылезли из орбит. Она отшатнулась, едва не потеряв оба тапка.

— Выброси! — низким хриплым голосом проклокотала она.

— Да ты чего, бабуль? — еще больше растерялся Стас.

Старушка была сама на себя не похожа. Ни намека на всегдашний румянец, лицо сморщилось, исказилось до неузнаваемости, побелело, редкие пожелтевшие зубы оскалились, с нижней губы потекла слюна.

— Плохая вещь это! — натужно хрипела она, пуча глаза на амулет и отступая еще дальше. — Дурная! Выброси, тебе говорю!

В