Ладно, может быть, я заслужил это.

Она раскраснелась и тяжело дышит, собирая свои длинные волосы на плече.

— Прошу прощения?"

И ее лицо превращается в знакомую злобную задиристую ухмылку.

Я уже видел это лицо. Я видел это лицо сегодня утром.

— Я тебя знаю?

Она подходит еще ближе с небольшим поворотом.

— Ты играешь за «Соколов»?

— Ага.

— Вы, наверное, знаете моего брата-близнеца Эла. Я Элис.

— Ну да, я не слишком знаком, — говорю я.

— Новичков постоянно режут, так что скажи своему брату, чтобы не расслаблялся.

Близнецы. В этом есть смысл. Волна ненависти течет по моему телу, и я злюсь, что когда-то считал эту девушку красивой.

— Знаешь, — говорит Элис, выхватывая у меня мою клюшку, — я слышала, что люди говорят, что в этом году он может побить рекорд по результативности.

Я скрещиваю руки.

— Да, какие люди?

— Просто люди.

Она ухмыляется той же ухмылкой. Она тянет клюшку назад и бросает шайбу. Она не попадает в сетку на милю, но она даже не держит клюшку должным образом. Она пожимает плечами.

— Я никогда не была хороша в хоккее.

— Не такая, как мой брат. — Она смотрит меня.

— Говорят, что он может быть даже лучше Тремблея. Этот Хейден — сплошная шумиха, никакого фактического завершения.

Она роняет палку, и она с грохотом падает на лед. Темная тень следует за ней, когда она кружит вокруг меня, а затем отрывается ото льда.

— Увидимся. Может быть, на одной из игр моего брата.

Я ничего не говорю, просто смотрю, как она уходит. Наконец нахожу слова и кричу:

— Нет, если я увижу тебя первой!

Но она уже ушла.

Элис

Неудивительно, что так много талантливых игроков задыхаются во время игры. Столько стимулов: ревущая толпа, море королевских синих свитеров с парящим белым соколом, красная вспышка таймера на экране. Если вы позволите всем этим внешним вещам добраться до вас, вы не сможете сосредоточиться на единственном, что имеет значение: на шайбе.

Конечно, есть одно ощущение, которое я не могу не заметить. Я перекладываю свой вес с одной ягодицы на другую и задаюсь вопросом, смогу ли я потереть свою онемевшую задницу так, чтобы никто не заметил. Хотя, возможно, это будет считаться мужским поступком.

Я просидела на этой проклятой скамейке большую часть игры. Я не слишком расстроена; как новичок, я не могу ожидать много времени на льду, пока не проявлю себя. И я работаю над этим. В прошлом периоде я уже отдала результативную передачу Хейдену Тремблею. Кто знает, какую еще магию я могла сотворить там? К сожалению, Хейден отказывается передать мне. Может быть, он злится на то, что «Элис» сказала ему прошлой ночью. Я просто не могла с собой поделать — его нужно снять на колышек, или на пятьдесят.

В любом случае, мы проигрываем в третьем периоде, и осталось всего две минуты.

Тренер Забински бьет меня по спине.

— Тремблей, Белл, идите туда. Посмотрим, как ты забьешь еще один.

Я вздрагиваю от звука своего имени. Осталось две минуты, а тренер ставит меня на место? Должно быть, он действительно в отчаянии. Я перепрыгиваю через борт и катюсь к середине катка.

Хейден — центровой, поэтому он в состоянии принять вбрасывание. Я правый вингер — бомбардир, плеймейкер. Я успокаиваю дыхание и держу клюшку на льду. Я должна закрыть все. Но мой взгляд переносится на Хейдена. Его челюсти сжаты, темные глаза полны решимости. Гнев мерцает в его взгляде.

Мне столько раз говорили: «это всего лишь игра». Но это не так. Хоккей никогда не был для меня просто игрой — он был моей страховкой, моим якорем, моей целью. И выражение лица Хейдена заставляет меня думать, что он чувствует то же самое.

Шайба падает, и я вырываюсь из пространства обратно на каток. Хейден забирает шайбу, и я бегу по льду, едва избежав столкновения с защитниками соперника. Я вхожу в позицию, и я широко открыта. Хейден кидается ко мне с шайбой, и я ударяю клюшкой, чтобы он увидел, что я открыта. Он смотрит на меня и бросает шайбу прямо в сетку.

Сволочь!

Вратарь легко накрывает шайбу, и судья останавливает игру.

Мы катимся к кругу вбрасывания. — Я был широко открыт, — говорю я Хейдену.

Он даже не смотрит на меня.

Еще одна шайба падает, и Хейден проигрывает. Я гоняю шайбу в нашу сторону. Осталась всего минута, у нас нет времени быть рядом с нашей сетью!

Я бросаюсь в зачетную зону, чтобы отобрать шайбу, но игрок соперника бросается на меня. Я задыхаюсь, едва уворачиваясь от него, когда он врезается в доски. Мое сердце колотится в груди. Блин, игроки агрессивные. И огромные. Если я влезу туда, они соскребут со льда куски меня.

Один из наших соперников бросает шайбу, и она отскакивает от штанги и летит прямо ко мне. Инстинкт берет верх, и я хватаю шайбу. Мои ноги могут быть не такими длинными, как у кого-либо, и мое тело может быть не таким большим, но я быстрая. А теперь осталась только я, и за мной борются девять игроков.

Вратарь вырисовывается передо мной, валун на моем пути. Но это мой отрыв. Это моя игра.

И это будет моей целью.

Я бросаю, и шайба летит прямо в пятую лунку вратаря.

Свет гаснет, звучит зуммер, и толпа взрывается громче, чем когда-либо прежде.

Я забила?

Я забила!

Моя команда обвивается вокруг меня, и я теряюсь среди гигантов, сжимающих меня в объятиях. Я откидываю голову назад, рассматривая море королевских синих свитеров.

Но затем я вижу, как одна синяя майка катится обратно к скамейке запасных. Номер девять. Хейден Тремблей. Я думаю, что даже принудительного перехода игры в овертайм недостаточно, чтобы заслужить его уважение.

Я плюхаюсь обратно на скамью, чувствуя себя троном. Тренер похлопывает меня по шлему.

— Хороший отрыв, малыш.

— Спасибо, — говорю я, сияя.

Проходит овертайм — сердце колотится, пять минут без голов. А это значит, что пришло время для перестрелки.

Мои коньки нервно стучат по земле. Перестрелки всегда были моей сильной стороной. Моя команда могла рассчитывать на меня как на девушку-клатч.

Я смотрю на вратаря противоположной команды. Я уже могу сказать, что его левая сторона — его слабое место. Я могла бы подойти поближе, повернуть вправо, а затем прокрасться в его левый бок…

Тренер делает пометки в блокноте; ему нужно отправить трех своих игроков на серию буллитов. (прим. Буллит — штрафной бросок