Шрифт:
Закладка:
Девушка поставила на печь котелок с крупой и наклонилась к корзине с дровами, чтобы забрать её. Оставлять бедную тетушку одну очень не хотелось, но им нужно на что-то жить. Могильщикам пошли последние медяки, и в карманах Мины было совсем пусто.
— Достаточно, — строго сказала она тетушке тоном, которым обычно обращаются к детям. — В доме уже слишком жарко. Не нужно больше дров.
Она вынесла корзину за порог, под навес с поленницей и вернулась обратно. Вода уже закипела. Тетушка поглядывала на неё с беспокойством и постоянно теребила в руках уголок своего передника. У неё был растрепанный вид. Глаза опухли от слез.
— «Она ведь даже не переодевалась со вчерашнего дня, — подумала Мина. — Приду и искупаю её. Это отвлечет тетю».
— Я ухожу в замок, — почему-то громче обычного стала объяснять Мина, как будто тетя не обезумела, а оглохла. — Но очень скоро вернусь. Печь не успеет остыть до моего возвращения. А потом я принесу дровишек, мы согреем воды и искупаем тебя. Да?
Тетушка кивала ей, но, видимо, смысл слов до конца ей был не понятен.
— Ты ведь подождешь меня? — спрашивала девушка. — Вон там, у окошка.
Мина потянула старушку за руку и усадила на широкую скамеечку у окна. Пусть смотрит на улицу и не вспоминает о печке. Когда каша сварилась, она отсыпала часть в тарелку и пошла в замок. Она уже не видела, как Кур, посмотрев на удаляющуюся спину племянницы, встала и вернулась к печи. Открыв дверцу, огляделась, думая о муже. Он вечно мерз. Мерз и болел. Взяв с пола веник, она затолкала его в печь, потом сунула туда же полотенце и деревянную тарелку с кашей. Стянула со стола льняную скатерть и тоже толкнула её в огонь…
Урсул ждал Серую Мышь и очень беспокоился. В камере не было окон, и оборотень не знал, который час, но судя по показаниям его биологического хронометра, девушка давно должна была прийти. Что-то случилось… Внутри у него заболело и заныло. Почему она не идет?
Он поднялся и побродил по камере. За последние месяцы на нем снова наросли мышцы, и даже кое-где завязался жирок. Новая тюремщица кормила его так, словно готовила на убой. Он не мог съесть все, что она приносила, и теперь под матрасом узника хранился приличный запас сухарей, а в подвале завелись полевые мыши. Они каждую ночь подбирались к его провизии, и от скуки он даже прибил парочку. Маленькие трупики закопал в углу камеры. Побоялся, что если человечка увидит их в ведре с отходами, то может испугаться. Эти людские женщины такие пугливые… Думая об этом, он нежно хмыкнул. Его Мышка тоже была пуглива. Дергалась от каждого резкого движения оборотня. Но Урсул теперь старался вести себя предельно понятно, и золотистый аромат девушки совсем не окрашивался красным отблеском тревоги. Он поблескивал синевой доверия и серебрился привязанностью. Урсу это нравилось…
Теперь она даже иногда разговаривала с ним. Она делала это очень странно… Словно принимала его за своего домашнего пса. Но Урс не возражал, пусть остается в своем глупом неведении. Он никогда не отвечал ей и подозревал, что Мышь считала его недостаточно умным, чтобы он мог говорить. Теперь, когда между ними, по мнению Урсула, установилось что-то вроде легкого доверия, он хотел бы с ней общаться, но не знал, как начать. Оборотень даже не ходил при ней, боясь спугнуть. Пусть думает о нем как о слабом пленнике.
Поток его мыслей прервал скрип входной двери. Урсул вернулся к решетке и сел на пол. Девушка ворвалась в подземелье вместе с порывом морозного ветра и ворохом снежинок. Серый плащ серебрился инеем в блеклых лучах зимнего солнца. Из-под капюшона выглядывал красный от холода нос. Она расстроенно сопела и, не посмотрев в его сторону, вывалила в миску кашу из котелка. Минута, и видение исчезло.
Урсул думал, что она вернется и, как всегда, принесет что-то еще. Потом посидит тут на стуле, болтая ногами. Но нет. Она ушла… Оборотню стало грустно. Он расстроился и совсем не из-за еды, есть как раз не хотелось. Он встал, подпрыгнул, ухватившись за верхний ряд прутьев, и стал подтягиваться. Когда руки устали, спрыгнул и стал приседать, тренируя ноги. Затем долго отжимался и повторял ежедневный набор упражнений, пока, обессиленный, не упал на пол. Теперь на душе стало легче, хотя беспокойство за Серенькую Мышку продолжало грызть где-то под ребрами.
К ночи он улегся на свой трухлявый матрас и, вытащив немного заплесневелый сухарик, принялся его грызть. Открылась входная дверь… И закрылась… Уже странно. Оборотень замер. Мина приходила один раз в день и всегда оставляла дверь открытой. В потолке погреба были проведены вентиляционные трубы, но воздух в подвале все равно застаивался и отдавал сыростью. Человечка оставляла дверь нараспашку, чтобы он выветрился. Урсул принюхался. Неужели к нему пожаловал кто-то другой? Запахло гарью. Волк видел в темноте не так хорошо, как на свету, но достаточно, чтобы различить закутанную в плащ фигурку.
— «Мышка!»
Это все же она.
Но…Что-то с ней не так… Шаг заплетается, пахнет горелыми тряпками так, что аромат самой девушки не слышен. И кажется, плачет? Она прошла вдоль стены и, не зажигая свечу, осела где-то в дальнем углу, за умывальником. Она скулила там долго. Иногда подвывая и что-то выговаривая. Потом затихла. И по-тихому сопенью Урсул понял, что она спит. Он сидел возле решетки и слушал дыхание спящей девушки. Её обидели. Обидели его маленькую Мышку. Кто? За что? Оборотень дышал тяжело и обеспокоенно, переживая за свою тюремщицу. И радостно. В подвале, кажется, даже стало светлее от того, что в одной комнате с ним спала еще одна живая душа.
5 глава. Погорелица
Она спешила домой, потирая окоченевшие руки. По сравнению с утром, на улице заметно похолодало, и девушка зябко куталась в свой тощий плащ. Еще одна улица, узкий проулок, и Мина свернула в родной тупик. Там, в густых зарослях сливового сада, прятался её дом. Он, словно в наказание, был построен в стороне от других, что полностью устраивало его жильцов.
Сегодня, несмотря на отвратительную
