Шрифт:
Закладка:
Борис как-то странно усмехнулся и закатил глаза.
— Что? — рассмеялась Фрося.
— Да так, ничего, — Борис потупил взгляд и обнажил белоснежные зубы в ироничной полуулыбке. Фрося рассмеялась еще звонче.
— Лучше говори. Я же вижу, тебе есть, что сказать.
Борис многозначительно сцепил пальцы и поднял взгляд на Фросю.
— Что ж, Фроська, я тебе скажу, как я думаю, но возможно, после этого ты начнешь считать меня старым скучным дядькой. Мы живем в такой огромной и великой стране, с такими героическими страницами в истории. А посчитай, сколько лет русскому языку! Он так прекрасен, так богат и многообразен! Наша задача — беречь его и ценить, а не променивать на модные иностранные языки.
— Но я же не из моды это делаю, а для саморазвития! — поспешно возразила Фрося. — Язык всегда пригодится, хотя бы для путешествий.
— А сколько мест ты посетила в России? Все ли наши города видела? Я твердо убежден, что прежде чем за границу кататься, нужно свою Родину изучить. А Россию пока объездишь — и целой жизни не хватит! Так что, эти все изучения других языков — по мне так мелкое предательство. Я бы вообще отменил в школах и английский этот, и немецкий. Нужно верить и ждать, пока весь мир заговорит на русском. Поэтому за границей я ни разу не был, и английского не знаю, и горжусь этим.
— Знание английского во многих сферах нужно, — заметила Фрося. Борис широко улыбнулся и положил ладонь ей на колено.
— Ой, Фрось, меня ты все равно не переубедишь. Я калач тертый.
Он уверенно взял горсть арахиса и закинул ее в рот. Фрося аккуратно глотнула из стакана и закусила парой орешков. Виски на вкус был горьким и неприятно драл горло, но Фрося улыбалась после каждого глотка, боясь обидеть Бориса.
Борис забарабанил пальцами по столу.
— Знаешь, о чем я вспомнил, Фрось? — игриво начал он. — Я тут на днях сочинил кое-что. Сейчас покажу.
Он подорвался, и вскоре торопливо вернулся на кухню с акустической гитарой в руке. Сев обратно на диван, Борис положил пальцы на струны.
— Песню сочинил, — пояснил он, не глядя на Фросю.
Фрося судорожно сглотнула.
Борис ударил по струнам и заиграл веселую мелодию. Его звонкий и нежный голос окутал всю кухню, всю квартиру, а сам он снова мечтательно прикрыл глаза, весь отдаваясь игре.
— Тело твое — дрожжевое тесто,
Сердце мое — пустое место.
Тебя, словно дочь, усажу на колени,
Ты так красива, словно бюст Ленина…
Песня закончилась, и воодушевленный Борис, издав последний аккорд, открыл глаза и столкнулся с немигающим взглядом Фроси. Он немного стушевался.
— Ну как тебе? — тихо спросил он. Фрося выдавила улыбку.
— Хорошо, правда! Только вот некоторые моменты… Про тесто, например. Даже обидно немножко было.
— Ой, про тесто? — оживился Борис. — Так это вообще не про тебя, Фрось! Я эту песню давно писать начал, а на днях просто отшлифовал.
— Понятно.
Борис задорно пробежался рукой по струнам и, не выдержав эмоций, весело рассмеялся.
— А ты давно пишешь песни?
— Да… Раньше писал часто и много, сейчас уже как-то перестало получаться. А в молодости ни на одном празднике без моей музыки не обходилось. А хочешь одну из моих старых песен послушать?
Фрося с готовностью кивнула и съела еще пару орешков. Струны гитары снова дрогнули под ладонью Бориса, и музыка охватила кухню.
Эта песня была про жизнь и смерть, про то, как мимолетны и скоротечны наши мирские радости. Глядя на Бориса, Фрося даже немножко затаила дыхание. Ничего себе, каким он бывает глубоким и серьезным!
Снова Борис завершил свою композицию самым раскатистым аккордом, и снова он поднял на Фросю пытливый взгляд, ожидая ее оценки. Но Фрося продолжала сидеть не шевелясь, устремив взгляд куда-то в точку.
— О чем задумалась? — весело спросил ее Борис.
— Ах, да так, — Фрося встрепенулась и неспешно перевела взгляд на Бориса. — Просто это было так… Не обычно. Ты не перестаешь меня сегодня удивлять!
— Пригласил на свидание, а сам нагнал тоски, — хохотнул Борис. — Сейчас я тебе мою любимую тех лет сыграю.
Новая песня была про Бэлль, про то, как та не стала мириться с ролью жертвы, а отстарпонила Чудовище. После этого шла двусмысленная песня про отношения с малолеткой, а потом — про интрижку у моря, завертевшуюся в бурный роман. Это снова был веселый и хулиганистый Борис, в его серых глазах плясали озорные чертики, а сам он словно невзначай задевал своей ногой ногу Фроси и кокетливо ей подмигивал. Фросе было весело. Она не сильно любила шутки ниже пояса, но от Бориса она к ним уже привыкла, и даже находила их в некотором роде очаровательными.
Под акустическую музыку вечер летел быстро, на улице окончательно стемнело и окна в домах позажигали свои теплые огни. Фрося успела осушить два бокала и уже заметно волновалась. Она теребила пуговку на блузке и томно вздыхала. Но Борис и не думал прекращать свой импровизированный концерт. С лицом блаженного человека он снова и снова клал пальцы на струны, с песен собственного сочинения он переключился на репертуар Сектора Газа и Шуры. Фрося уже порядком утомилась от однообразной музыки, но Борис, казалось, не замечал ее тоскливого взгляда и поникшей головы. Когда он самозабвенно начал горланить песню Гуфа Фрося звучно закашлялась.
— Ты подавилась, да? Это все орешки? — сразу забеспокоился Борис.
От кашля из глаз у Фроси брызнули слезы, а щеки покрылись румянцем.
— Да… Просто поперхнулась, — выдавила из себя она и поспешно глотнула виски из стакана. Борис улыбнулся и потянулся к своему.
— Не пугай так больше. Надо тоже выпить, а то в горле пересохло.
Пока Борис жадными глотками пил виски, Фрося печально наблюдала за тем, как подергивается его кадык и расслабляются покатые плечи. Если он сейчас снова начнет играть, ночь рискует превратиться в вечер бардовской песни, а Фрося настраивалась совсем не на это. Послушать песни под гитарку, конечно, хорошо, но кажется после сегодняшнего вечера у нее появится аллергия на этот инструмент.
Словно подтверждая ее мысли, Борис отставил стакан и с довольным лицом придвинул гитару к себе.
Ну уж нет!
Фрося громко вздохнула, и Борис замер, вопросительно посмотрев на нее.
— А может быть, выйдем на балкон на минуточку? — невинно спросила Фрося. — А то здесь что-то так жарко…
Она принялась обмахивать лицо правой рукой, чтобы Борис и не думал усомниться в искренности ее слов.
— На улице же мороз,
