— Тикаем хлопцы! Це ж бисы! — и быстрее ветра, быстрее шведа, быстрее калмыцких лошадок бежали запорожцы. До самого лагеря бежали, и мимо лагеря — до самого Днепра! Ни один запорожец доблестно не сложил свою чубатую голову! Все как один, живые и здоровые, добежали до Днепра. И отобрав у греков-торговцев лодки, попрыгали в лодки и — только их и видели на этом полтавском берегу.

Карл вместе с Мазепой, так же отступили к Днепру. Но так как лодки увели доблестные запорожцы, Карлу со своим малочисленным отрядом пришлось искать удачи ниже по течению. И удача не обманула. Лодки были найдены, и шведский король, вместе с опальным гетманом, благополучно избежал русского плена, равно как и плена запорожцев, которые одумавшись, решили захватить короля и отдать Петру в обмен на прощение.

Впрочем, спасение было недолгим. Год спустя семидесятилетний гетман Мазепа умер в турецком плену; говорят, его до смерти заели вши. А Карл XII, отсидевшись несколько лет у турок, даже вернулся в родную Швецию, где был убит, говорят, своими же офицерами, — правда то, или нет — уже не важно.

А Петр, взяв в плен всех шведских генералов, устроил для них праздничный ужин, где, как вспоминали, даже поблагодарил последних, за военную науку, что преподали ему под Нарвой. Сама Северная война длилась до 1721 года. Много было впереди славных побед, много земли получила Россия от побежденной Швеции. И море Балтийское! И свободу торговать с Англией и Европой получила, напрямую, без посредников. Но главную свою победу Россия одержала здесь 8 июля (по новому стилю) 1709 года на Полтавском поле. Победу, определившую не только дальнейший ход войны, но и поставившую Россию на место самой великой северной державы — Швеции.

Великая держава Швеция умерла. Да здравствует Великая держава Россия!

* * *

Благочинный, подперев бороду кулаком, сидел и слушал. Аж зажмурился от удовольствия. Любил он слушать этот мелодичный и в тоже время бойкий колокольный звон, нового монастырского звонаря.

— А хорош он, этот мальчонка, как же хорошо звонит, — умилился благочинный, — как же хорошо.

— Ваша правда, отче, — поддакнул ризничий. Он сидел за столом в келье благочинного и пил чай и так же с удовольствием слушал, — говорят, он там, у короля шведского, лучшим барабанщиком был.

— Был да сплыл, — потянулся благочинный, — теперь нам аж тихвинцы завидуют.

— Что тихвинцы, — всплеснул руками ризничий, — нашего мальчонку хоть в Москву вези он и там всем звонарям носы утрет.

— А по первое время-то тосковал по своей Швеции-то, да?

— Тосковал, — поддакнул ризничий. — Но места-то у нас святые. Вон, за год оправился, откормился. И лучшего послушника и не сыскать.

— Не сыскать, как Бог даст, не сыскать. Он уже и по-нашему кое-что умеет. Отче Наш — так без запинки читает.

— А Богородицу?

— И Богородицу читает. С ним наш отец библиотекарь занимается. Говорит, умен малец не по годам, не смотри, что швед. Ну и, слава Богу. А как привезли-то его к нам… Весь пришибленный какой-то, больной, в лихорадке, всё какую-то девку требовал, чтоб она у него ноги мыла, — это нам еще офицер, кто его привез, переводил. Я прямо даже запомнил, как на их дурном языке девка будет: флика — о как!

— Во-во — флика, — поддакнул ризничий.

— Но ничего, подрастет, неволить не будем. Захочет — постриг примет, а нет — женим его на какой-нибудь нашей флике, и помоет она ему, наконец-то, ноги.

— Ваша правда, отче — неволить человека — самое последнее дело. Ну, пойду я.

— Иди с Богом, — и благочинный, отпустив ризничего, подпер кулаком бороду и зажмурился. — Эх, слушал бы и слушал, — мотнул он головой от удовольствия. — Но и мне пора делами заниматься.

А с колокольни все звенел и звенел мелодичный и в тоже время бодрый перезвон, новых отлитых колоколов. Пожаловал царь Петр за усердие монастырь колокольной медью — вернул долг, что брал в свое время. И слушала вся округа, как маленький шведский барабанщик, а сейчас послушник Иверского монастыря, названый в крещении Петром, бил красиво в новые колокола, славя новую и великую Россию, свою новую Отчизну.