— Да что с тобой? У тебя такой вид — краше в гроб кладут.

Подняв глаза, Мия увидела коллегу, Алуна Эмриса, спешащего к ней через дорогу. Он подстроился к ее шагу, и они повернули на Грейт-Рассел-стрит к Британскому музею. Огромное классическое здание с характерными колоннами и фронтонами возникло слева от них за железной оградой. Как всегда, у Мии невольно захватило дух: и размеры, и красота музея внушали ей чувство благоговения.

— Не смешно, Алун. Я только что вернулась с похорон бабушки.

— Да? — Улыбка Алуна померкла. — Черт, не знал. Извини, не хотел показаться бесчувственным. — Искреннее сожаление было написано на его лице, и Мия не могла не улыбнуться в ответ.

Невысокий и жилистый, с копной вьющихся черных волос и блестящими зелеными глазами, он большую часть времени жил в собственном маленьком мире, в мире древних рукописей и кельтского фольклора. Вселенная «Мабиногиона» была для него более реальной, чем настоящее, и он не обращал особого внимания на то, что происходило вокруг.

— Все в порядке, прощаю тебя. На самом деле я ворчу главным образом потому, что опаздываю. И еще я плохо спала. Странные сны видела прошлой ночью — как будто меня похитил какой-то огромный викинг…

Алун захлебнулся от смеха:

— Вот не будешь без конца смотреть жвачку о Торе.

Мия легонько стукнула его кулаком по предплечью, но возражать не стала: он был прав. Уж ей-то следовало подумать, прежде чем смотреть фильмы, которые к настоящим викингам или их мифам имели весьма отдаленное отношение.

— Неважно. Ты тоже опаздываешь — какое у тебя оправдание?

— Проспал. А едешь сюда порой целую вечность, ведь правда?

— Разве я не знаю?

Поездки на работу были мучением, — в зависимости от того, какой маршрут она выбирала, приходилось по крайней мере дважды пересаживаться в метро, — но бывало и хуже, и она привыкла к этому. Большую часть пути она проводила за чтением, и время летело быстро, но иногда, как сегодня, поезда задерживались, и под конец ей приходилось бежать.

Когда она вышла из недавно отремонтированной станции «Тоттенхэм Корт-роуд», унылая погода не прибавила радости: дождь, дождь, бесконечный дождь. Намокшая одежда и подмоченное настроение — она улыбнулась собственной грустной шутке. Если бы ты жила в Западном Лондоне, ехать было бы намного проще, — кольнул ее внутренний голосок. Это было правдой, но она не хотела об этом думать.

Путь от станции до Британского музея был недолгим, но к тому времени, когда они с Алуном добрались до бокового входа, ее туфли уже промокли насквозь. В Швеции, по крайней мере, еще не сошел снег, и все носили удобную зимнюю обувь. Назавтра она решила надеть веллингтоны — тем более с юбкой это сейчас, кажется, модно?

— Так что здесь происходило, пока меня не было? — Ее отсутствие длилось чуть больше недели, но ей казалось, что прошли месяцы.

— В вашем отделе? — Алун пожал плечами. — Насколько я знаю, все как обычно, то есть ничего особенного. Никаких потрясающих находок, никаких впечатляющих раскопок, обычная старая скучная каталогизация и рутинная очистка артефактов.

— Меня такое вполне устраивает. Когда занимаешься одним и тем же, не нужно особенно думать.

— Паршиво было, да? Похороны, я имею в виду, — Алун посмотрел на нее сочувственно, и Мия невольно сравнила его реакцию с бесцеремонностью Чарльза.

Ее жених, казалось, не понимал, как сильно повлияла на нее бабушкина смерть. Все эти разговоры о наследстве — неужели Чарльз не видит, что они преждевременны? Но, по его словам, он думал только об их будущем, и, возможно, ей тоже следовало сосредоточиться именно на этом. Однако все равно — слишком рано…

— По правде говоря, я рада, что все позади. Не только потому, что похороны — это ужасно, но, кроме того, какое-то время мне не придется общаться с матерью. Как ни странно, мы с ней совершенно разные. Такое облегчение — вернуться к обычной жизни, сюда, в Лондон. Чтобы все шло как прежде.

— Да, — кивнул Алун, — кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. У меня с родителями отношения тоже не очень. — На мгновение он помрачнел, а затем внезапно ухмыльнулся: — Значит, ты готова выпить праздничную обеденную пинту?

— А что тут праздновать?

— Начало жизни, что нам осталась, конечно.

Мия улыбнулась:

— Звучит неплохо. Идет.

Мия вернулась в музей больше недели назад и с головой погрузилась в работу, запрещая себе думать о бабушке и Швеции. Хранителю музея всегда найдется что оценивать, реставрировать и вносить в каталог. Удовлетворение, которое она получала, возвращая давно потерянным предметам блеск былой славы, удивительным образом умиротворяло ее. Кропотливая работа, но она стоила того: слои грязи исчезали, обнажая бронзу, серебро, а иногда и золото. Даже более чем скромные предметы — Чарльз называл их «скучными черепками» — завораживали Мию. Была особая радость в том, чтобы отыскать осколки, которые четко подходили друг к другу, как кусочки головоломки, а затем бережно склеить их, восстанавливая часть целого. Она никогда не уставала от своей работы, и долгие часы пролетали незаметно.

Она была занята и другой музейной рутиной — совещаниями, обсуждением будущих выставок, перепланировкой существующих экспозиций и так далее, — все это захватывало, отвлекая ее мысли.

В Швеции юристы разбирали бумаги, но пока особых вестей от них не было, и чем дольше тянулось дело, тем лучше — так она считала. Чарльз не оставлял своей затеи убедить ее продать Берч Торп, хотя он немного сбавил обороты и ограничивался тонкими намеками, но сейчас она могла совершенно честно сказать, что не готова. Еще будет время подумать о продаже. Отсрочка спасала ее от грандиозного скандала, который обязательно разразится, когда она сообщит ему свое окончательное решение: она просто не может продать дом. По крайней мере, пока.