Компромисс, на который идёт двенадцатый Главнокомандующий разведки, но с которым Эрвин не согласен со всей пылкостью своего сердца.

Неосознанно взгляд Смита упирается в палатку капитанов. Он едва хмурится, недовольно вспоминая препирательства, предшествовавшие распределению спальных мест. Хоть нравы разведчиков и слыли притчей во языцех, всё же Эрвину, как командиру, не особо нравилось потакать распущенности солдат, однако когда перед разбитием лагеря к нему подступали эти двое — будто что-то в голове щёлкало — разговор превращался в целое заседание. Посылать их отряды на совместные задания — бюрократически завуалировано, а вот открыто давать карт-бланш на одну палатку — совершенно другое. Несмотря на то, что исход оставался неизменным, Смит всё равно упирался, и Леви с Кáтой приходилось перебрасываться с ним аргументами с полчаса. Но вчерашний диалог ввёл его в безмолвный ступор, выбив почву из-под ног.

— Нет. Как командир группы я несу за подчинённых ответственность во всех смыслах. Потому, распределяя палатки, не стану попустительствовать нарушению моральных устоев и…

Леви ехидно щурится, перебивая:

— При всём уважении к тебе, ко-ман-дир, однако я не вижу ничего аморального в том, чтобы делить спальник со своей законной женой…

Теперь эта палатка как красная тряпка Эрвину. Видимо, когда-то ему всё же придётся подумать об отпускных: забыть, что был свидетелем на свадьбе, и гнуть линию прошлого…

Да, отпуск командиру не повредит…

Зелёная ткань старательно натянута между крепежами каркаса. Внутри теплится мягкий огонёк, отсвечивающий на западную стену палатки. Тамбур не закрыт, поэтому Смит, чуть пригнувшись, проходит вперёд. Вечер, когда практически все освобождены от каких-либо обязанностей чина, накладывает определённую лёгкость общения и обращения, потому, условно постучавшись о балку, Эрвин тут же открывает полу.

А следом — флегматично замирает, выдыхая:

— Вы совсем стыд потеряли?

Кáта хмыкает, мешая это смешком — по-лисьи щурится на командира, отводя сосредоточенный взгляд от намыленного лица Леви. Она откидывается на спинку невысокого стула и индифферентно вытирает лезвие бритвы о платок.

Напротив неё, рядом, на разложенном спальнике, сидит Леви. Из-за походных миниатюр, Катрина в такой позиции выше его всего на пару сантиметров. При наклоне их лица становятся опасно близки — по крайней мере, взгляд Эрвина это резко выцепляет из общей картины. А ещё он видит даже сквозь пену, что губы Леви ехидно расплываются в ухмылке. И это не игра теней от подвешенного в центре фонаря: смех скользит в голубо-серых глазах, что смотрят на Эрвина с открытой иронией.

— Это не мы врываемся в палатку без ответа на стук, — пожимает Катрина плечами, едко добавляя по слогам: — Ко-ман-дир.

— Ка-пи-тан, отставить язвительный тон, — отрезает Смит, всё также стоя в проёме. Кáта тем временем подаётся вперёд и, нежно коснувшись пальцами мужского подбородка, аккуратно проводит лезвием по намыленной щеке. Пена счищается, обнажая бледную кожу Аккермана. Леви снова смотрит на неё, практически не мигая. Пауза затягивается, что Эрвин откашливается, чувствуя себя лишним. — Мне зайти позже? Слишком уж интимно вы выглядите…

Катрина снова вытирает лезвие. Едва склонив голову, прячет лицо в коротких вьющихся прядях, что Эрвину остаётся гадать: смеётся ли она или краснеет. Леви, пользуясь моментом, остро улыбается, щурясь на Смита:

— Что тебя смущает в бритье?

Эрвин сжимает губы, понимая, что над ним открыто насмехаются. “Сильнейший воин человечества”, чтоб его.

— Вы двое, — цедит командир и входит в палатку, смачно захлопывая за собой полог. Кáта вновь подцепляет подбородок мужа длинными пальцами, нежно отводит голову в сторону, подставляя щёку под более яркий свет. Леви тем временем следит за Смитом, ухмыляясь.

— Зависть тебе не к лицу, — колко пускает он шпильку. Смит садится за разложенный походный стол, упирая взгляд в лучшего солдата разведки, в отчаянном желании бессловесно присмирить.

— Было бы чему… — с напускным безразличием отмахивается Эрвин.

Аккерман копирует его тон:

— Есть чему…

— Леви, не двигайся, — вкрадчиво предупреждает Кáта, ведя лезвием. Капитан подавляет острое щекочущее желание улыбнуться ей в ответ.

— Вот именно, а то ещё губы порежутся, — подзуживает Смит, исподволь следя за её движениями.

Кáта, не оборачиваясь, острит:

— Эрвин, ты вообще-то в гостях, так что молчи.

— Очень гостеприимно, но я также всё ещё ваш командир, ка-пи-тан, — пресекает Смит в ответ, замечая блеск в зелёных глазах.

— Простите, сэр, я исправлюсь, — девушка с шумным выдохом отклоняется назад, вновь вытирая лезвие. В словах скользит дружественная насмешка. — Молчите, когда приходите в этот дом без приглашения, с-э-р. Так лучше? — Леви с нахальным самодовольством щурится. Перепалка его явно забавляет.

Эрвин поджимает губы, сосредоточенно рассматривая эту парочку, что непринуждённо возвращается к началу. Себе Смит готов признаться: он не столь сердится, сколь давит улыбку. Что Леви, что Кáта ему порой кажутся собственными детьми. Интересный набор: неугомонная и упёртая дочь и острый, хищный и сильный сын. Потому совместная жизнь этих двух, объединение таких разных душ, сопоставимых и верных, отчего-то всё же кажется правильным. Эрвин прячет улыбку, сцеживая её в кулак и маскируя под кашель.

— Не отвлекайся, Бишоп, — наконец выдаёт Смит. — Доделывай дело, есть разговор. У командора большие планы на завтра. Ваши отряды должны провести соревновательные учения.

Кáта смеётся, снова подцепляя Аккермана за подбородок, когда Леви въедливо ворчит:

— Он бы лучше о финансировании думал, а не о “весёлых стартах”…

Эрвин подпирает лицо кулаком, устало выдыхая: он и сам уже не раз про это думал. Ситуация не радовала, как на неё ни посмотри. Если никто не остановит этот снежный ком и их корпус получит урезанное снабжение, то Разведчики скоро и на учения не смогут выезжать. В последние года и так гайки затянуты прочнее некуда: дешёвые походные наборы, мясо — только в особые праздники, редкая смена амуниции, благо хоть пока на УПМ не экономят…

— Лучше поразмышляйте, как завтра будете под моим началом гонять солдат по кольцам, поворотам и засадам манекенов титанов. Вам и самим придётся участвовать, — переводит командир тему. — Или думайте о чём другом насущном. Вот, например, с чего ты сам не бреешься, Леви? У тебя отказали руки?

— Посмотри на фонарь, а затем на невероятный свет в нашей палатке, — в тон, язвительно говорит Аккерман. Бишоп старательно вытирает лезвие и смачивает тряпку водой из фляги. Её плечи мелко вздрагивают.

Эрвин же хмыкает, следя за тем, как бритва в женской руке счищает последнюю белую полосу:

— Можно побриться и утром.

— Точно, мы и забыли, что эти свечи горят ярче в предрассветное время, — встревает Кáта, иронично оглядывая коптящий огрызок в