Шрифт:
Закладка:
– Зачем он тебе? – спросил он с последней надеждой.
– Затем, что нет у меня на этом свете больше никого, кроме сына моего, поэтому будет он всегда при мне, – со злостью отвечала графиня, глядя рыцарю прямо в глаза.
Волков встал с постели и пошел к двери, кинув напоследок:
– Будут тебе деньги! Катись куда хочешь, дура.
Когда он спустился, то в зале его, конечно, встретила госпожа Ланге. И вид ее опять был холоден, как до отъезда.
– Отчего вы так кислы, Бригитт? – Волков тоже был в дурном расположении.
– Вы опять были у графини? – спросила Бригитт так, словно это ее мало заботило.
– Был – и готов сообщить вам радостную новость.
– Какую же?
– Графиня нас покидает.
– Правда? – Бригитт старалась делать вид, что не радуется, но это у нее не очень выходило.
– Правда.
– И куда же она уезжает? – интересовалась рыжая красавица.
– Ко двору герцога.
Бригитт тут даже засмеялась.
– Отчего вы смеетесь? – удивлялся кавалер.
– Думаю, что ей там будет в самый раз, среди беглых жен, вдов и прочих потаскух, что приживаются при дворе нашего сеньора. Да, там самое ей и место.
Довольно улыбаясь и шурша юбками, госпожа Ланге отправилась на кухню, оставив кавалера одного.
Глава 5
Пришел Сыч и сказал, что кузнец прислал весточку, мол, конюх из замка Баль желает встретиться.
– Давай его сюда. Пусть приезжает.
– Вы тоже с ним хотите поговорить или мне самому все выяснить? – спросил Сыч.
Хоть и было у Волкова дел невпроворот, ведь каждый день в лагерь приходили новые солдаты, каждый день к нему из-за реки приезжали купцы говорить о векселях и расписках, но вопрос о деле кавалера Рёдля и барона фон Деница не давал ему покоя.
– Да, сам хочу послушать. Но к ним не поеду.
– Скажу тогда, чтобы конюх сюда к нам ехал.
Волков согласился.
В этот же день графиня Брунхильда фон Мален собралась отъезжать. Забрала при этом у Волкова дворового мужика в конюхи и дворовую бабу в кормилицы. Еще сто талеров. Была она сначала зла, а потом и прослезилась, прощаясь, – так Волкова стала целовать и обнимать крепко. Наверное, назло госпоже Ланге, которая находилась тут же. Он опять пытался отговорить Брунхильду брать с собой сына, но графиня, упрямством редкая, слушать ничего не желала. От этого кавалер стал на нее злиться, и последнее прощание вышло у них холодным.
Но как карета скрылась из виду, он подумал и решил, что все графиня делает правильно. И что к герцогу правды искать поехала, и что сына взяла с собой. Несчастная вдова с ребенком, что родственниками притесняема, могла уговорить герцога разрешить дело нужным для себя способом. Конечно, могла, коли она так хороша собой, да еще и пару капель приворотного зелья при себе имеет. А могла и за «братца» слово замолвить, чем черт не шутит.
В общем, все складывалось ему на пользу. И дом строить для графини уже нужды нет, и в его доме, под его крышей, бури улеглись. Госпожа Ланге, глядя вслед выезжающей со двора карете, заметила язвительно:
– И слава богу, авось с ее распутством при дворе герцога она точно приживется. Там таких любят.
– Она не распутнее прочих, – холодно заметил кавалер, которого отчего-то раздражали такие слова про графиню.
– Разумеется, мой господин, извините мою женскую глупость, графиня для всех нас образец целомудрия, – проговорила Бригитт голосом, в котором не было и намека на раскаяние, сделала книксен и пошла в дом.
«Дрянь. Злая, упрямая, дерзкая дрянь».
* * *
Конюх барона фон Деница был человек дородный, крупный и, видно, не бедный. Звали его Вунхель. В Эшбахт приехал он на крепком возке, чтобы поговорить с купцом-коннозаводчиком Ламме о конях, и был немало удивлен, когда увидал в трактире Сыча и Ежа. Ни тот, ни другой вовсе не были похожи на коннозаводчиков, а похожи были и вовсе на людей опасных, может, даже и на разбойников. Конюх немного успокоился, когда пришел Волков. Они уселись за лучший в кабаке столик, пиво им приносил трактирщик лично.
– Значит, ты конюхом состоишь при замке? Вунхелем тебя кличут?
– Именно, господин, – с уважением говорил Вунхель, отхлебывая пиво. – Состою конюхом при бароне фон Денице, зовут меня Вунхелем.
– А скажи мне, конюх Вунхель, что там у вас с бароном?
– А что с бароном? – Конюх явно не понял вопроса.
– Болеет, выздоровел?
– Господа хорошие, а что же мы, про коней говорить не станем? Я сюда полдня ехал, чтобы про коняшек поговорить, у меня есть кобылки добрые, может, у вас есть жеребцы, может, вы скрестить желаете? А уж как жеребят делить, так договоримся, – заговорил Вунхель как-то отстраненно, глядя в кружку с пивом.
– Слышь, дядя, – Сыч положил свою крепкую руку на руку Вунхеля, – про коняшек мы потом поговорим с тобою. А сейчас отвечай, пока тебя по добру спрашивают. Говори, что с бароном вашим?
– А что с ним? Ничего с ним, – отвечал конюх все еще неохотно. Видно, на эту тему ему говорить совсем не хотелось.
– Болен барон? Здоров? Может, помер? – предлагал варианты кавалер.
– Чего ему помирать-то? – удивлялся конюх. – Молод да здоров, крепок как бык.
– Он же ранен был на войне, когда Рёдль погиб, – напомнил кавалер.
– О! – Вунхель махнул рукой. – Так то когда было, уже давно выздоровел наш барон, да и не болел он, пришел после той войны…
Тут он замолчал, понял, что болтает лишнее, стал коситься на Сыча.
– Ну, дядя, уж начал, так заканчивай. – Сыч пихнул его в ребра локтем.
– Люди добрые, а зачем оно вам? – стал киснуть конюх.
– Надо, значит, – оборвал его Сыч, – раз спрашиваем, значит, надо.
– Ну, вам-то оно, может, и надо, а мне-то к чему все такие неприятные разговоры? Господа ой как не любят, когда слуги про них с другими господами говорят.
Фриц Ламме молча достал талер, подкинул его со звоном ногтем большого пальца. Талер упал на стол, завертелся, а Сыч прихлопнул его рукой.
– Ну, говори, был ли ранен барон, когда пришел с войны?
– Может, и был, мне о том неизвестно, знаю, что коня своего отличного он угробил, пешком пришел.
– Не мог он не болеть, – упрямо возразил кавалер. – Как он с болтом в башке сам ходил? И не помогал ему никто?
– Добрый господин, да про то мне неизвестно! – Вунхель даже руки сложил, как в молитве. – Говорю же, знаю, что без коня он был, и все. Вернулся без коня.
– Доктор в замке