А вот что- он скажет: «Все это я сообщил мистеру Арбогасту, но, кажется, его внимание привлекло лишь то, что девушка спрашивала, далеко ли отсюда до Чикаго, и сможет ли она добраться туда за день?

Вот что заинтересовало мистера Арбогаста. Он сердечно поблагодарил Нормана, забрался в свою машину и уехал. Все. Нет, Норман не имеет представления, куда он направился. Мистер Арбогаст ничего ему не сказал. Просто уехал и все. Когда это было? В субботу, примерно после обеда».

Вот так лучше всего, просто краткое изложение фактов. Никаких деталей, ничего такого, что могло бы вызвать подозрения. Преступница, скрывающаяся от правосудия, ненадолго остановилась здесь и отправилась своим путем. Неделю спустя детектив пришел по ее следам, получил ответы на все вопросы, затем уехал. Извините, мистер, больше ничем помочь не могу.

Норман осознал, что сможет изложить все вот так, спокойно и четко, потому что на этот раз не придется беспокоиться за Маму.

Она больше не будет выглядывать из окна. Ее вообще не будет в доме. Пусть даже приходят со своими ордерами на обыск, — Маму им не найти.

Таким образом, он выполнит свой долг лучше всего. Это нужно не только для его собственной безопасности, в первую очередь, он хочет защитить ее. Он все продумал и твердо решил поступить таким образом, он добьется, чтобы его решение было выполнено. Нет смысла даже откладывать на завтра.

Странно, теперь, когда в принципе все позади, Норман продолжал чувствовать уверенность в собственных силах Совсем не так, как было в прошлый раз, когда он полностью сломался, когда главным было знать, что Мама здесь, рядом. Теперь главное — знать, что ее здесь нет. И сейчас, в первый раз в жизни, у него хватит духу объявить ей свое решение.

Он твердым шагом поднялся наверх и в темноте дошел до ее комнаты. Зажег свет. Она была в постели, конечно, но не спала: не сомкнула глаз все это время, просто играла в свои игры.

— Норман, господи, где ты пропадал до сих пор? Я так волновалась…

— Ты же знаешь, где я был, Мама. Не притворяйся.

— Все в порядке?

— Конечно. — Он набрал побольше воздуха в легкие. — Мама, я хочу попросить тебя неделю-две спать в другом месте.

— Что такое?

— Я сказал, что вынужден просить тебя не спать в этой комнате несколько недель.

— Ты в своем уме? Это моя комната.

— Я знаю. И не прошу тебя уйти отсюда навсегда. Только ненадолго.

— Но я не понимаю, для чего…

— Пожалуйста, Мама, выслушай внимательно и попробуй понять. Сегодня к нам сюда приходил человек.

— Может быть, не стоит говорить об этом?

— Я должен. Потому что рано или поздно кто-нибудь появится здесь и начнет выяснять насчет него. А я скажу, что он приехал и убрался отсюда, и все.

— Ну, конечно, ты это скажешь, сыночек. И мы сможем наконец забыть обо всем.

— Возможно. Надеюсь, так оно и будет. Но я не могу рисковать. Может быть, они захотят обыскать дом.

— Пусть. Его ведь здесь не будет.

— И тебя тоже не будет. — Он нервно втянул в себя воздух и быстро заговорил. — Я серьезно, Мама. Это нужно для твоей же безопасности. Я не могу позволить кому-нибудь увидеть тебя, как сегодня увидел этот детектив. Не хочу, чтобы кто-нибудь начал задавать разные вопросы тебе — и ты знаешь не хуже меня, почему. Такого нельзя допустить. Значит, для нашей общей безопасности надо сделать так, чтобы тебя просто не было здесь.

— Что же ты собираешься сделать? Спрятать меня в трясине?

— Мама…

Она начала смеяться. Это больше походило на омерзительное кудахтанье, и он знал, что теперь, раз она начала, уже не остановится. Единственный способ заставить ее прекратить это — попробовать перекричать. Еще неделю назад Норман ни за что бы не осмелился. Но то время прошло, и сегодня он был другим, и все вокруг изменилось. Все изменилось, и он мог смотреть правде в лицо. Мама была не просто нездорова. Она была психопаткой, опасной психопаткой. Он должен держать ее в узде, и он сделает это.

— Заткнись, — громко произнес он, и кудахтанье смолкло. — Прости меня, — мягко продолжил Норман. — Но ты должна меня выслушать. Я все продумал. Я отведу тебя в подвал, в кладовую для фруктов.

— Кладовую? Но не могу же я…

— Можешь. И сделаешь это. У тебя нет выбора. Я позабочусь о тебе, там есть свет, и я принесу раскладушку, и…

— Не будет этого!

— Я не прошу тебя, Мама. Я объясняю, как ты должна поступить. Ты останешься там до тех пор, пока я не сочту, что опасность прошла и ты можешь снова жить здесь. И я повешу наше старое индийское покрывало на стену, так что оно закроет дверь. Никто ничего не заметит, даже если они не поленятся спуститься в подвал. Только так мы оба можем быть уверены, что с тобой ничего не случится.

— Норман, я отказываюсь даже говорить об этом! Я с места не сдвинусь!

— Тогда придется тебя отнести на руках.

— Норман, ты не п о с м е е ш ь…

Но он посмел. В конце концов именно это он и сделал. Поднял Маму прямо с кровати и понес ее, и она была легкой как перышко по сравнению с мистером Арбогастом, и пахло от нее духами, а не застарелой сигаретной вонью, как от него. Она была слишком ошеломлена его поведением, чтобы сопротивляться, только немного повсхлипывала, и все. Норман сам был ошарашен тем, насколько легко это оказалось, стоило ему только решиться на такой шаг. Господи, Мама просто больная пожилая леди, хрупкое, невесомое создание! И нечего ее бояться, сейчас Мама боялась его. Да, в самом деле. Потому что ни разу за все это время не назвал^ его «мальчиком».

— Сейчас налажу раскладушку, — сказал он ей. — И ночной горшок тоже надо…

— Норман, неужели нельзя не говорить с матерью на такие темы? — На мгновение ее глаза вспыхнули прежним блеском, потом она увяла.

Он суетился вокруг нее, бегал за бельем, поправил шторы на маленьком окошке, чтобы обеспечить приток воздуха. Она снова принялась всхлипывать, нет, скорее, бормотать вполголоса.

— Точь-в-точь тюремная камера, вот что это такое, ты хочешь посадить меня в тюрьму. Ты больше не любишь меня, Норман, иначе так бы со мной не обращался.

— Если бы я не любил