Я ужасно беспокоилась, когда мы на целых три дня задержались в Мемфисе, но скрывала тревогу ради Беньи. Вечерами муж возвращался с рынка, переполненный увиденной там красотой. Он с восторгом рассказывал о шелковистой поверхности оливкового дерева, о необычайно черном эбеновом дереве, об ароматной древесине кедра. Он приносил куски сосны и учил сыновей Иосифа вырезать из нее безделушки. Мне Бенья тоже купил подарок- кувшин в форме ухмыляющейся Тауэрт, богини - бегемотихи, которая заставляла меня улыбаться каждый раз, когда я на нее смотрела.

Когда мы вышли из Мемфиса, чтобы совершить последнюю часть путешествия в Фивы, к ладье наместника прицепили баржу, нагруженную самыми лучшими бревнами. Накануне ночью мы простились с Иосифом. Он сказал нам, что горевать не нужно. И пообещал обязательно позвать меня, если Ас-наат снова будет ждать ребенка.

Но я-то почему-то была уверена, что мы с ним больше не встретимся.

- Иосиф, - сказала я, - нам не дано знать, что случится дальше. Желаю тебе здоровья, - прошептала я, прикоснувшись к щеке брата рукой, на которой было кольцо его матери. - Я буду думать о тебе.

- Я тоже буду думать о тебе, - ответил он мягко.

А утром лодка, в которой плыли мы с Беньей, повернула на запад, чему мы оба были очень рады.

После возвращения домой жизнь наша потекла по-прежнему. Новорожденный сын Кии был спокойным ребенком, и он так мило лепетал, когда его мать оставляла малыша мне ночью, отправляясь принимать роды у других женщин. Теперь я редко сопровождала ее, потому что старела.

По утрам ноги мои болели, а руки плохо слушались, но всё же я считала себя счастливой, потому что не превратилась в беспомощную вздорную старуху. У меня хватало сил, чтобы поддерживать порядок в доме и заботиться о Бенье. Он по-прежнему оставался сильным и уверенным в себе человеком с ясными и добрыми глазами, а его любовь к красоте и ко мне была такой же постоянной, как и солнечный свет.

Последние годы моей жизни выдались очень хорошими. У Кии родились еще двое детей, второй мальчик и девочка: эти карапузы мигом захватили мой дом и покорили сердце моего мужа. Каждый день они осыпали нас бесчисленными сладкими поцелуями.

- Вы мое молодильное зелье, - говорила я, ласково щекоча малышей и смеясь вместе с ними. - Вы поддерживаете эти старые кости. Вы удерживаете меня в этом мире.

Но никакое счастье не в силах изгнать смерть навсегда, и мое время пришло. Я почти совсем не страдала. Проснулась однажды ночью, чувствуя в груди невероятную тяжесть, но потом боль отпустила.

Бенья взял мое лицо в свои руки, прекрасные и теплые. Пришла Кия и подняла мои ступни своими ловкими длинными пальцами. Оба плакали, а я не знала, как их успокоить. Затем они изменились на моих глазах, и у меня не было слов, чтобы описать то, что я увидела.

Мой возлюбленный вдруг превратился в маяк, такой же яркий, как солнце, и его свет согревал и вел меня до самого конца. А Кия светилась, как луна, и пела нежным и торжественным голосом Царицы Ночи.

В темноте, что окружала сияющие огни моей жизни, я начала различать лица своих матерей, каждое из которых горело собственным светом. Лия, Рахиль, Зелфа и Билха. Инна, Ре-нефер и Мерит. Даже бедная Рути и высокомерная Ревекка собрались, чтобы встретить меня. А еще я узнала Аду и Сару, хотя прежде никогда их не видела. И все эти женщины: сильная, храбрая, чудаковатая, добрая, одаренная, сломанная, верная, глупая, талантливая, слабая, приветствовали меня, каждая на свой лад.

- Ой! - воскликнула я в удивлении.

Бенья обнял меня еще крепче и всхлипнул. Он думал, что я страдаю, но я не чувствовала ничего, кроме волнения. В тот момент, когда я перешла в другой мир, я знала, что жрецы и колдуны Египта были глупцами и шарлатанами, когда обещали, что в мире, который будет нам дарован после смерти, продлится красота этого мира. Смерть не враг, а основа всего на свете - благодарности, сочувствия и искусства. Из всех удовольствий жизни только любовь ничем не обязана смерти.

- Спасибо, любимый, - сказала я Бенье, но он меня не слышал.

- Спасибо, доченька, - сказала я Кие, которая приложила ухо к моей груди и ничего не услышала.

Я умерла, но не оставила их. Бенья сидел рядом со мной, и я оставалась в его глазах и в сердце. Потом в течение долгих недель, месяцев и лет мое лицо жило в саду, а простыни хранили мой запах. До тех пор пока Бенья был жив, я сопровождала его повсюду днем и ночью.

Когда он в последний раз закрыл глаза, я подумала, что теперь, наверное, наконец-то покину этот мир. Но даже тогда я задержалась. Шиф-ре пела песню, которой я ее научила, и Кия, принимая роды, повторяла мои движения. Иосиф думал обо мне, когда у него родилась девочка. Гера назвала свою дочь Диной. Ре-мосе женился и рассказал супруге о своей матери, которая, дабы спасти сына от верной смерти, отослала его на север. Дети Ре-мосе тоже рожали детей, и так вплоть до сотого поколения. Некоторые из потомков жили в моей родной стране, а некоторые - в холодных и ветреных землях, о которых Веренро некогда рассказывала нам у костра.

Нет никакого волшебства в бессмертии.

В Египте я полюбила аромат лотоса. Цветок его распускался в водоеме на рассвете, наполняя весь сад запахом столь сильным, что казалось, даже рыбы и утки удивленно замирали. К ночи цветок мог увянуть, но аромат его сохранялся. Становясь все слабее и слабее, он никогда не исчезал до конца. Даже много дней спустя лотос по-прежнему оставался в саду.

Пройдут месяцы, и пчела вновь зажужжит рядом с местом, где некогда расцвел лотос, этот хрупкий на вид, но необычайно стойкий цветок.

Египтяне любят лотос, потому что он никогда не умирает. То же самое происходит и с людьми, которых любят. Иной раз может остаться что-то совсем незначительное, например имя: два слога, один высокий и пронзительный, а второй нежный и сладкий - словно призыв к бесчисленным улыбкам и слезам, вздохам и мечтам, коими полна человеческая жизнь.

Если вы сядете на берегу реки, то увидите лишь небольшую часть ее поверхности. И все же вода,