Пока Иуда говорил, я начала узнавать кое-кого из стоявших у него за спиной. Вот Дан - с черными, напоминающими мох волосами, унаследованными от матери, и все еще гладкой кожей. А это близнецы: теперь нетрудно было отличить Нафтали от Иссахара, потому что первый был хромой, а второй сутулый. Зевулон по-прежнему напоминал Иуду, хотя выглядел менее измученным жизнью. Несколько молодых людей, вероятно мои племянники, походили на Иакова в молодости, но я не могла догадаться, чьими сыновьями они являлись и был ли среди присутствующих Беньямин.

Иосиф слушал Иуду, не глядя в устремленные на него глаза брата. Даже когда тот закончил свою речь, он не ответил и не поднял головы.

Тогда Иуда снова заговорил:

- Это, должно быть, твои дети? Какие имена ты им дал?

- Старшего зовут Менаше, а вот это младший, Эфраим, - ответил Иосиф, положив руки на головы сыновей.

Услышав свои имена, мальчики прижались к отцу и с любопытством посмотрели на него, заговорившего на другом языке.

- Они едва понимают, почему мы здесь, - сказал Иосиф. - Я и сам этого не знаю.

Гнев исказил лицо Иуды, но он быстро взял себя в руки.

- Нельзя стереть ошибки прошлого, - произнес он. - Тем не менее, старику надо обеспечить мирную кончину. Иаков жил в мучениях с того момента, как мы объявили тебя мертвым, и он не оправился даже после того, как узнал, что ты на самом деле жив. Пойдем, - предложил Иуда. - Пойдем и посмотрим, бодрствует ли наш отец. Или ты хочешь прежде подкрепиться с дороги?

- Нет, - ответил Иосиф. - Лучше сначала сделать дело.

И, взяв сыновей за руки, последовал за Иудой в шатер, где умирал Иаков. Я стояла рядом со слугами и свитой Зафената Пане-аха, молча разглядывая пыльную деревню. Я не могла сдвинуться с места, охваченная дрожью ярости, оттого что никто из них не узнал меня. Но одновременно я испытывала и облегчение. Бенья осторожно отвел меня туда, где слуги ставили наши шатры.

До прихода Иосифа, которого сопровождали перепутанные Менаше и Эфраим, у меня не было времени поделиться с мужем своими чувствами. Брат молча прошел в свою палатку, не обращая на меня никакого внимания.

Тщетно Бенья уговаривал меня в ту ночь съесть хоть что-нибудь, а затем поспать. Не в силах даже сомкнуть глаз, я смотрела в темноту, и прошлое оживало перед моим мысленным взором.

Я вспоминала доброту Рувима и красоту Иуды. Я вспоминала, как пел Дан, как забавно Гад и Асир изображали нашего деда Лавана, пока я не падала от смеха. Я вспоминала, как Иссахар и Нафтали плакали, когда Левий и Симон дразнили близнецов. Я вспоминала, как однажды Иуда щекотал меня, пока я не описалась. Я вспоминала, как Рувим носил меня на плечах, и мне казалось, что оттуда я могу прикоснуться к облакам.

Наконец я поняла, что не могу больше лежать, и вышла из шатра. Иосиф поджидал меня снаружи, вышагивая туда-сюда. Мы ушли из лагеря очень медленно, потому что не было луны и темнота покрывала все вокруг.

Через некоторое время Иосиф опустился на землю и рассказал мне, что произошло.

- Сначала отец меня не узнал. Он хныкал, как усталый ребенок, и твердил: «Иосиф, где Иосиф?» Я ответил: «Вот я». Но он всё спрашивал: «Где мой сын Иосиф? Почему он не пришел?» Я приложил губы к его уху и сказал: «Иосиф здесь, вместе со своими сыновьями, как ты и просил». Наконец он понял и начал хватать меня - за лицо, за руки, за одежду. Плача, Иаков повторял мое имя снова и снова и просил прощения у меня и моей матери. Он проклинал память о Левин, Симоне и Рувиме. Затем он завопил, что так и не простил своего первенца. Он называл имена братьев по очереди, благословляя их и проклиная, сокрушался об их детских шалостях, звал их матерей, чтобы те вытерли им попы. Как ужасно дожить до такого! - произнес Иосиф с жалостью и отвращением. - Уж лучше умереть, прежде чем наступит день, когда ты не будешь понимать, младенцы или старики твои сыновья. - Он помолчал и продолжил: - Потом Иаков задремал, но через мгновение снова позвал: «Где Иосиф?» Ему показалось, что он еще не поцеловал меня. «Вот я», - ответил я. «Позволь мне благословить твоих мальчиков, - сказал Иаков, - позволь мне увидеть их сейчас».

Сыновья дрожали и жались ко мне, шатер старика насквозь провонял болезнью, и его голос пугал детей, но я сказал им, что дедушка хочет благословить их, и подтолкнул мальчиков к нему. Отец положил правую руку на голову Эфраима, а левую - на голову Менаше. Он благословил обоих во имя Аврама и Исаака, а затем сел и взревел: «Помните меня!» Сыновья испуганно отступили и спрятались за мной.

Я назвал Иакову имена его внуков, но он меня не услышал. Он слепыми глазами уставился вверх и заговорил с Рахилью, извиняясь за то, что оставил ее кости на обочине дороги. Он плакал о своей возлюбленной и умолял ее позволить ему умереть спокойно. Он даже не заметил, когда я ушел вместе со своими сыновьями.

Пока Иосиф говорил, я чувствовала, как былая тяжесть наваливается на мое сердце: этот груз я носила все годы в доме Нахт-ре. Но это была не печаль, как я думала прежде. Это был гнев, который вырвался из меня теперь, обретя голос:

- А как же я? Отец упомянул про меня? Он не раскаивался в том, что со мной сделал? Иаков говорил о злодейских убийствах в Сихеме? Оплакивал невинно пролитую кровь Салима и Хамора?

Иосиф некоторое время молчал. Потом произнес с усилием:

- Он ничего не сказал о тебе, совсем ничего. Дина забыта в доме Иакова.

Казалось бы, его слова должны были унизить меня, однако этого не произошло. Я оставила Иосифа сидеть на земле и вернулась в лагерь. Я внезапно ощутила усталость, с трудом делая каждый шаг, но мои глаза были сухими.

После прибытия Иосифа Иаков перестал есть и пить. Его смерть была уже вопросом нескольких дней, если даже не часов. Поэтому мы ждали.

Я проводила время, сидя у входа в свой шатер, пряла, присматривалась к внукам Лии, Рахили, Зелфы и Билхи. Я узнавала улыбки и