Шрифт:
Закладка:
Она принадлежала к роду Эстенси — блестящей семье, давшей герцогов Ферраре, кардиналов церкви и герцогинь Милану. Изабелла, родившаяся в 1474 году, была на год старше своей сестры Беатриче. Их отцом был Эрколе I Феррарский, а матерью — Элеонора Арагонская, дочь короля Неаполя Ферранте I; они были хорошо обеспечены родословной. В то время как Беатриче была отправлена в Неаполь, чтобы учиться живости при дворе своего деда, Изабелла воспитывалась среди ученых, поэтов, драматургов, музыкантов и художников, которые на время сделали Феррару самой блестящей из итальянских столиц. В шесть лет она была интеллектуальным вундеркиндом, заставлявшим дипломатов охать и ахать; «хотя я много слышал о ее необыкновенном уме, — писал Бельтрамино Кузатро маркизу Федериго из Мантуи в 1480 году, — я никогда не мог представить, что такое возможно».6 Федериго решил, что она будет хорошей добычей для его сына Франческо, и сделал предложение ее отцу. Эрколе, нуждаясь в поддержке Мантуи против Венеции, согласился, и Изабелла в возрасте шести лет оказалась помолвлена с четырнадцатилетним мальчиком. Она оставалась в Ферраре еще десять лет, научилась шить и петь, писать итальянские стихи и латинскую прозу, играть на клавикорде и лютне и танцевать с пружинистой грацией, которая, казалось, свидетельствовала о невидимых крыльях. Ее цвет лица был чистым и светлым, черные глаза сверкали, а волосы были золотыми. Итак, в шестнадцать лет она покинула места своего счастливого детства и стала, гордо и серьезно, маркизою Мантуи.
Джанфранческо был смугл, кустистоволос, любил охоту, был порывист в войне и любви. В ранние годы он ревностно занимался государственными делами, преданно содержал Мантенью и нескольких ученых при своем дворе. Он сражался при Форново скорее с храбростью, чем с мудростью, и рыцарски или благоразумно отправил Карлу VIII большую часть трофеев, захваченных им в палатке бежавшего короля. Он воспользовался солдатской привилегией распущенности и начал свои неверности с первого заключения жены. Через семь лет после женитьбы он позволил своей любовнице Теодоре появиться в почти царском одеянии на турнире в Брешии, где он ехал в списках. Возможно, в этом отчасти виновата Изабелла: она немного располнела и подолгу гостила в Ферраре, Урбино и Милане; но, несомненно, маркиз в любом случае не был склонен к моногамии. Изабелла терпеливо переносила его похождения, не придавала им никакого значения, оставалась хорошей женой, давала мужу прекрасные советы в политике и поддерживала его интересы своей дипломатией и обаянием. Но в 1506 году она написала ему, возглавлявшему в то время папские войска, несколько слов, согретых чувством обиды: «Нет нужды в переводчике, чтобы сообщить мне, что ваше превосходительство уже некоторое время не любит меня. Однако, поскольку это неприятная тема, я… больше ничего не скажу».7 Ее преданность искусству, письмам и дружбе отчасти была попыткой забыть горькую пустоту ее замужней жизни.
Во всем богатом разнообразии эпохи Возрождения нет ничего более приятного, чем нежные отношения, связывавшие Изабеллу, Беатриче и невестку Изабеллы — Элизабетту Гонзага; и мало найдется в литературе Возрождения более прекрасных отрывков, чем ласковые письма, которыми они обменивались. Елизавета была серьезной и слабой, часто болела; Изабелла была веселой, остроумной, блестящей, больше интересовалась литературой и искусством, чем Елизавета или Беатриче; но эти различия в характере дополнялись здравым смыслом. Элизабетта любила приезжать в Мантую, а Изабелла беспокоилась о здоровье невестки больше, чем о своем собственном, и принимала все меры, чтобы та поправилась. Однако в Изабелле был эгоизм, совершенно отсутствовавший у Елизаветы. Изабелла могла попросить Цезаря Борджиа подарить ей «Купидона» Микеланджело, которого Борджиа украл после захвата Урбино, принадлежавшего Елизавете. После падения Лодовико иль Моро, деверя, который оказывал ей всяческие любезности, она отправилась в Милан и танцевала на балу, данном завоевателем Лодовико, Людовиком XII; возможно, однако, что это был ее женский способ спасти Мантую от негодования, вызванного в Людовике неосмотрительной откровенностью ее мужа. Ее дипломатия принимала межгосударственный аморализм того времени и нашего. В остальном она была хорошей женщиной, и вряд ли в Италии был человек, который не был бы рад служить ей. Бембо писал ей, что «желает служить ей и угождать ей, как если бы она была папой».8
Она говорила на латыни лучше, чем любая другая женщина своего времени, но так и не овладела языком. Когда Альдус Мануций начал печатать свои избранные издания классиков, она была в числе его самых восторженных клиентов. Она наняла ученых для перевода Плутарха и Филострата, а ученого еврея — для перевода Псалмов с древнееврейского, чтобы убедиться в их оригинальном великолепии. Она собирала и христианскую классику и смело читала Отцов. Вероятно, она дорожила книгами больше как коллекционер, чем как читатель или ученик; она уважала Платона, но на самом деле предпочитала рыцарские романы, которые развлекали даже Ариостоса ее поколения и Тассоса следующего. Она любила наряды и украшения больше, чем книги и искусство; даже в ее поздние годы женщины Италии и Франции смотрели на нее как на главу моды и королеву вкуса. В ее дипломатию входило умение располагать к себе послов и кардиналов сочетанием привлекательности ее лица, одежды, манер и ума; они думали, что восхищаются ее эрудицией или мудростью, а на самом деле наслаждались ее красотой, нарядом или грацией. Вряд ли она была глубокой, за исключением, пожалуй, государственного управления. Как и практически все ее современники, она прислушивалась к астрологам и определяла время своих предприятий по совпадению звезд. Она забавлялась с карликами, содержала их как часть своей свиты и построила для них в Кастелло шесть комнат и часовню по их меркам. Один из этих любимцев был так мал ростом (по словам одного остроумца), что, если бы дождь шел на дюйм больше, он бы утонул. Она также любила собак и кошек, выбирала их с изысканностью знатока и хоронила с торжественными похоронами, на которых оставшиеся в живых питомцы присоединялись к дамам и кавалерам двора.
Замок —