— А это тоже он прислал? — поинтересовалась герцогская дочка, пройдя несколько шагов вперед и кивнув на крупный серый булыжник.

— Это кусочек Сноудона[91]. Его мне прислал один старик из Уэльса. В письме сказано, что камень приносит удачу.

«Удачу, как же…» — невесело подумала Мэрион. Самой ей удача последнее время отнюдь не улыбалась. Как она и боялась, про нее совершенно забыли, сделали из нее «девочку на побегушках», которую теперь никто в упор не замечал. А ведь когда-то она была для Лилибет всем — верным другом, любимой учительницей, товарищем по играм, утешением от военных тревог! Но теперь, когда в жизни принцессы появился Филипп, все это точно в Лету кануло. Она жестоко ошибалась, когда уверяла Айви, будто у нее есть своя жизнь и дети, ибо теперь осталась ни с чем.

А принцессы… теперь ей казалось, что они на самом деле никогда и не хотели покинуть золотую клетку.

Рядом с осколком горы лежал маленький кусочек золота.

— А это прислали валлийцы нам на обручальные кольца! — воскликнула Лилибет, не скрывая восторга.

А Мэрион подумала о том, что жители Уэльса вновь вынуждены бастовать, и вдруг вспомнила, как Лилибет впервые привела ее в Маленький домик. Сердце у нее сжалось, глаза застлали слезы, и она торопливо отвернулась.

Процессия равнодушно прошла мимо викторианского кружевного пеньюара ручной работы, подаренного принцессе одной знатной дамой, чьи предки носили его из поколения в поколение. Вот только теперь этой традиции суждено было прерваться — Лилибет явно не собиралась надевать эту вещицу.

— А это что такое? — поинтересовалась девица в белых перчатках, указав на кусок светлой ткани.

— Набедренная повязка. От Махатмы Ганди. Он сам ее сделал. На прялке.

— А зачем?

— Он ведь отказался от всех мирских благ… — пояснила Лилибет и кивнула на серебряную пепельницу. — А это — подарок Эйзенхауэров. Напрасно они его прислали, если честно, — Филипп как раз обещал бросить курить…

Когда гости добрались до тарелки, на которой лежало два бесформенных уголька, комнату огласили брезгливые возгласы. Мэрион знала, что там лежит, — в конце концов, посылку с этим подарком она открывала лично. На тарелке приютились два сгоревших тоста. Их прислали две восторженные девушки, которые как раз готовили ужин, когда услышали по радио новость о королевской свадьбе. Это известие привело их в такой восторг, что они даже сожгли хлеб.

— Это ж кем надо быть, чтобы прислать такое! — насмешливо фыркнула герцогская дочка.

— А кем надо быть, чтобы их готовить! — язвительно добавила дама в белых перчатках.

Лилибет, которая в детстве и сама очень любила поджаривать хлеб, залилась звонким смехом.

— Это просто кошмар какой-то! — возмутился Норман. Он заметно похудел, а курить начал в разы больше, чем прежде. — Они хотят подкупить моих служащих! Упаковщику вон целую яхту предложили!

Мэрион зябко куталась в свою куртку. Был конец октября, и на улице стоял холод, но им пришлось выйти в сад, потому что Норман всерьез подозревал, что во дворце повсюду припрятаны «жучки». Последнее время, войдя в комнату, он непременно проверял, нет ли в уголках под потолком шпионских камер. В эти минуты он очень походил на королевского детектива Кэмерона и напоминал Мэрион о визите в отделение Всемирной христианской молодежной женской ассоциации. О счастливых, безвозвратно ушедших днях.

— Яхту? Вы шутите? — переспросила Мэрион, стараясь отвлечься от тягостных воспоминаний.

— Говорю же вам, это сущий ад! — с каким-то истеричным восторгом в голосе подтвердил Норман. — Весь мир жаждет фотографий моего платья! Приходится окна муслином занавешивать! А управляющий мой буквально ночует в салоне! — Он закурил новую сигарету и взволнованно выдохнул.

На продумывание фасона ушло несколько месяцев, но оно того стоило — в итоге получилось великолепное атласное платье, расшитое жемчугом и украшенное изысканными кружевами, прославившими Хартнелла на всю страну. Мэрион была в числе немногих посвященных, которым он показывал эскизы. Вот только королева, которая и должна была принять окончательное решение в этом вопросе, далеко не сразу выдала Норману свое одобрение.

Королевская чета явно тянула время, доблестно стараясь скрыть ужас и отчаяние от мысли о скором расставании с дочерью. Король, осыпанный поздравлениями, без которых он с большим удовольствием обошелся бы, на людях пытался казаться радостным и беспечным, а безмятежная улыбка королевы давалась ей не легче, чем в страшные военные годы, когда нужно было любой ценой не терять присутствия духа.

Мэрион окинула взглядом деревья, расцвеченные яркими осенними красками, и внутри у нее вдруг проснулась светлая грусть. А когда взгляд остановился на серебристой глади озера, в памяти вспыхнуло еще одно воспоминание — о том, как Лилибет, не удержав равновесия, упала в воду. А потом перед глазами вдруг возник мускулистый торс Томми. Мэрион торопливо отогнала от себя эту картину, тут же представив мускулистый торс Джорджа.

— А у меня ведь только-только закончилась эпопея с этими самыми червяками… — устало проговорил Норман.

— Что за червяки? Вы… были нездоровы?

— Да я про шелкопрядов, — тяжело вздохнув, ответил Норман. — Одни решили, что они из Италии, другие — что из Японии. И народ обвинил меня в том, что я, видите ли, использую вражеских червяков! — воскликнул он, выпустив облачко дыма.

— Но война ведь уже кончилась!

— На рынке свадебных платьев она не кончается никогда, моя милая.

Мэрион усмехнулась. Приятно было вот так снова беспечно смеяться над шутками Нормана.

— А как вам Филипп? — спросила она.

— Красив как бог, что уж тут.

Мэрион легонько толкнула его с деланным возмущением.

— Да я не о том! Какой он человек, по-вашему?

— А так ли уж это важно? — спросил он, смахнув сухой лист с пиджака.

Повисла тишина, прерываемая лишь звонким щебетом птиц. Скоро и они улетят далеко-далеко. И только она останется здесь.

— Торт будет, конечно, странноватый, — наконец проговорил Норман. — На третьем ярусе должны изобразить сцену битвы. Той самой, в которой участвовал Филипп. Помогал с освещением — или что-то в этом духе.

— Это при Матапане, что ли?

— Какие уж тут марципаны! Торт вроде покроют королевской глазурью. И выкрасят пищевой краской.

Мэрион снова шутливо толкнула Нормана.

— Да я ведь не о марципанах! А о Матапане! Так называется мыс, при котором разыгралась та самая битва.

Норман торопливо поправил рукав своего безупречного пиджака.

— Вам виднее, но суть-то в другом. Кому придет в голову украшать свадебный торт батальными сценами? Только истинному мачо!

Глава шестьдесят первая

Настал день свадьбы. Ночью Мэрион почти не спала — воспоминания не давали ей покоя. Перед глазами так и стояли картины счастливых деньков в Биркхолле; уроков,