вороного, опираясь на их плечи, словно тяжко больной. Он и вправду выглядел неважно. Серое лицо, налитые кровью глаза и зрачки, как булавочные головки. Вчера, оставшись без девки, Левый развёл себе порошка, но бросил в чашу с вином не шесть крупинок, как делали ищущие блаженства, а всего одну. Так иногда поступали, желая подстегнуть бесплодную, запутавшуюся мысль. Или тело, напуганное неподъёмной работой. Волкодаву приходилось видеть и то и другое, и он сразу насторожился. Лучезар только казался расслабленным. Венн отлично знал, какова цена этому спокойствию. Он не раз наблюдал, как боярин рубился на потешных мечах с несколькими отроками сразу и поспевал отгонять всех. Славна дружина, в которой есть один-два подобных бойца. А в нынешнем своём состоянии Лучезар был куда опасней обычного…

Левый сбил телохранителя с толку, приветливо улыбнувшись:

– Здравствуй, Волкодав.

Венн оглянулся, взглядом подозвал к себе Лихобора. Парень с готовностью подбежал. Волкодав сказал ему:

– И боярину от меня доброго утра.

Лучезар прошёлся перед ними туда-сюда и весело погрозил пальцем:

– Упрямый ты, Волкодав. И всё врагом меня числишь, даже обратиться прямо не хочешь. Обижаешь, венн! Я ведь не ругаться с тобой сюда пришёл. Я тебя поблагодарить хочу. Спасибо сказать, что ты о чести моей вперёд моих людей позаботился. Те трое дураков приметили на пиру, что мне девчонка вроде понравилась. Решили подарочек поднести… Ты правильно сделал, что перехватил недоумков и каждому всыпал. Они говорят, будто ещё кого-то там видели, но ты ведь один был, правильно? Я их отослал, чтобы впредь меня не позорили… А куда ты отвёл девушку, Волкодав? Перемолвиться с ней хочу, чтоб зла не держала…

Волкодав ответил, обращаясь по-прежнему к Лихобору:

– Скажи боярину, что девушка решила послужить государыне и будет при ней, пока государыня не уедет.

– Вот оно что, – улыбнулся боярин. Насквозь тебя вижу, говорил его взгляд. Спрятал девку. Умён. Кнесинкой от меня заслонил…

За что же ты отослал их, боярин, думал между тем Волкодав. Уж прямо за посрамление? Или тем тебя посрамили, что мне одному втроём хребет не сломали?

Совсем беззаботной улыбки у боярина не получилось. Дурманный порошок делал своё дело, оставляя в улыбке всё меньше человеческого. Лучезар развязал поясной кошель и вытащил длинное ожерелье. Полюбовавшись им при солнечном свете, Левый протянул его младшему телохранителю, зная, что старший не возьмёт всё равно:

– Это ей. Пускай носит да меня добром поминает.

Лихобор пообещал передать.

Ожерелье было, какие в Галираде дарили своим девушкам безденежные голодранцы. На них шла почти дармовая смола, добывавшаяся в окрестностях города. По виду она напоминала янтарь, но, в отличие от него, легко плавилась. И крошилась прямо в руках. То есть барахло барахлом, но ремесленная мысль и тут не ведала удержу. Кое-кто лил расплав в хитрые формочки и нанизывал на жилку петушков, уточек и лошадок. Иные, совсем уже жулики, добавляли песок, мелкий лесной мусор и мёртвых насекомых – от муравьёв до раскормленных тараканов, пойманных в ближайшей харчевне. Остывшие глыбки раскалывали на неправильные куски и успешно продавали несведущим чужеземцам за настоящий самородный янтарь.

Когда боярин уехал прочь со двора, Волкодав повертел ожерелье в пальцах и вернул Лихобору: тебе дадено, ты и вручай.

– Скажи ей, чтобы прежде вымыла хорошенько, – посоветовал он отроку.

– Почему ты никогда не говоришь с боярином? Только через кого-то? – любопытно спросил Лихобор.

Волкодав пожал плечами, соображая, как быть. Вот так прямо взять и вывалить – страсть не люблю, мол, Лучезара и боюсь, не досталось бы ему шею сворачивать? Близнецы Левого любили не больше него. Но рукопашная схватка с боярином парням, вскормленным при дружине, могла присниться разве в дурном сне. Как же! Витязь из наивятших, у кнесова престола по левую руку стоял! С ним и тут, в походе, пребывает кнесова воля. Мыслимо ли от него, вождя, пагубы ожидать? Да и самому на него меч вроде точить?..

Пока Волкодав раздумывал, в груди затеплился маленький уголёк, быстро разгоревшийся в пламя. Как всегда, венн боролся до последнего, силясь остановить приступ, и, как всегда, не совладал. Он тяжело сел наземь, и Мыш с отчаянным криком завертелся у него над головой.

Волкодав почувствовал, как рот наполняется кровью, и ощутил подле себя кнесинку. Почему-то он твёрдо знал, что кому-кому, а ей о его хворях знать было незачем. НЕЛЬЗЯ. Волкодав сделал над собой страшное усилие, и кашель отступил. Чудо из тех, которые удаются раз в жизни.

Волкодав открыл глаза и в самом деле увидел над собой кнесинку. Родниковые глаза были двумя омутами беспокойства:

– Что с тобой, Волкодав? Что с тобой?..

Он поднялся на ноги и ответил, не очень надеясь, что голос прозвучит по-людски:

– Да так, государыня. Ничего.

Голос не подвёл его, но в глазах кнесинки как будто что-то захлопнулось. Казалось, она хотела заговорить с ним, но передумала и промолчала. А потом повернулась и пошла прочь.

Молодая государыня гостила в Ключинке ещё три дня, и за это время никаких ссор между хозяевами и гостями не произошло. Никто ни на кого не начал коситься, но надо ли говорить, что до самого отъезда галирадцев местные девушки, ключинские и с болот, ходили по лесным тропинкам не иначе как в сопровождении отца, братьев и жениха. Волкодав сильно подозревал, что благодарить за это следовало не Кетарна, а его невесту, сумевшую что-то шепнуть на ухо матери и подругам. Потом поезду кнесинки настала пора двигаться дальше.

Волкодав уже вывел из конюшни Серка и смотрел, как слуги и охочие помощники из вельхов укладывали в повозку лубяные короба с имуществом госпожи. Работа была в самом разгаре, когда к нему подошла Ане и с нею Кетарн, почему-то прятавший руку за спиной.

– Уезжаешь, – поздоровавшись, проговорил вельх. – Что ж, заглядывай, когда мимо случишься.

– Может, и загляну, – сказал Волкодав. Ему казалось, что за эти несколько дней Кетарн повзрослел лет на десять. По крайней мере, превратился из драчливого юнца в справного молодого мужчину.

– Вот, возьми на память, – вдруг сказал ему сын рига. – Чтобы вправду дорога не позабылась.

Вынув руку из-за спины, он протянул Волкодаву вдетый в ножны кинжал. Тот самый, с рукоятью в виде позолоченного человечка. Привезённый с поля сражения у Трёх Холмов.

Волкодав покачал головой:

– Больно дорогой подарок, отдаривать нечем.

Ане лукаво заглянула ему в глаза:

– А ты разве не отдарил?

Кетарн же добавил:

– Не обижай, возьми. Я его хотел поднять на хорошего человека… Руку мне жечь станет, когда выну из ножен.

Делать нечего, пришлось взять и повесить на пояс.