— О, благородная дичь стоит всяческих хлопот! Передайте Её Величеству, что я буду ждать в Аббевиле.

Дряхлый король выехал навстречу невесте верхом, чтобы казаться как можно бодрее, но обратно его пришлось увезти в носилках, потому что верховая езда совершенно утомила его.

Вскоре Мэри была обвенчана с Людовиком, но, хотя брак был заключён по всей законной форме, его женой она всё-таки не стала.

Итак, на голове Мэри засверкала корона. Казалось, что она поднимается всё выше и выше над Брендоном, увеличивая пропасть между ними, но сердцем она всё ближе и ближе приникала к своему милому. Сначала она ещё сильно тревожилась, не получая вестей об освобождении Брендона, но наконец запоздавшее в пути письмо пришло, и к Мэри опять вернулись утраченные ясность и веселье. Вообще могу сказать, что брак с дряхлым, больным королём, которого Мэри порой не видела по целым дням, совершенно не угнетал её.

Таким образом, тучки рассеялись, и мы с Джейн могли заняться своими собственными делами. Я напомнил ей о её словах, сказанных мне перед отъездом из Англии, и, смущённо поникнув головой, она ответила:

— Я… готова, если… вы хотите!

Так был решён день нашей свадьбы, и она состоялась в маленькой дворцовой часовне. Свидетелями нашего бракосочетания были королева Мэри и ещё два человека из её свиты, в присутствии которых священник соединил меня с Джейн неразрывными узами. Поздравляя нас, Мэри надела на шею моей жёнушки бриллиантовое ожерелье, стоившее добрых десять тысяч фунтов.

Освоившись с жизнью в Париже, Мэри быстро взялась за исполнение обещания, данного Генриху, и вскоре Людовику пришлось очень не сладко от молодой и красивой жены.

С первых дней Людовик выказал перед Мэри восторг и поклонение, она же отвечала супругу холодностью и высокомерием. Когда бы Людовик ни пожелал видеть её, молодая королева не находила возможным принять супруга. То и дело она представлялась больной или вдруг накидывалась на Людовика, со слезами обвиняя его в том, что он безбожно тиранит её, беззащитную женщину, и угрожая обратиться к брату Генриху за помощью и защитой. Однажды она заставила короля целое утро продежурить у её двери, сама же вылезла из окна и уехала со мной кататься верхом. Вернувшись обратно опять через окно, она накинулась на бедного старикашку с упрёками, что он продержал её целое утро взаперти в её комнате. Конечно, старику пришлось униженно молить о прощении!

По английскому обычаю, обед королевы Мэри проходил поздно вечером; она заставляла больного короля наедаться на ночь самыми неудобоваримыми, тяжёлыми кушаньями и непрерывно подливала ему вина, пока Людовик не валился под стол. Эти события невероятно забавляли весь двор.

Однажды Мэри взяла с собой супруга на прогулку верхом в такой холодный день, что Людовик всё время зяб и трясся, и слёзы текли по его заострившемуся носу, застывая и повисая на кончике сосульками.

Поведение Мэри было возмутительно, но она оправдывалась тем, что это — необходимая самозащита. Она заранее заявила Лонгвилю, что не желает Людовика в мужья, и если Франция всё же настояла и принудила её к этому, то она, Мэри, будет бороться и защищаться всеми доступными ей средствами.

Конечно, все видели и понимали, чего добивается Мэри, нарочно втягивая Людовика в опасный для его возраста и здоровья режим. Но никто даже не пытался обратить внимание Людовика на интригу. Со старым, дряхлым королём не считались, все видели, что он доживает последние дни, и взоры придворных были обращены на новое светило — юного герцога Франциска, племянника и наследника короля. Так как это «светило» заметно воспламенялось в присутствии Мэри, то среди придворных нашлось немало добровольных пособников, помогавших королеве постоянно выставлять своего супруга на потеху и разрушать его слабое здоровье.

Однако в этом «пылании» герцога Франциска мы с Джейн усматривали немалую опасность. Мэри уж слишком кружила ему голову, слишком легкомысленно играла с сердцем герцога Валуа, а ведь последний был смел, решителен, самонадеян и считал себя неотразимым! Поэтому легко могло случиться, что после смерти короля Людовика король Франциск пойдёт на всё, чтобы удержать Мэри при своём дворе и сделать её своей фавориткой. Тут уж ей труднее будет отвертеться! И вот, обсудив положение на все лады, мы с Джейн решили напомнить королеве о существовании на свете Чарльза Брендона.

— Эх вы, хитрецы! — смеясь, ответила она нам. — Да ведь герцог Франциск — почти такой же болван, как и братец Генрих! — Затем у Мэри вдруг навернулись слёзы на глазах, и, судорожно хватая меня за руку, она продолжала: — Неужели вы так плохо понимаете меня? Я отдала бы свою жизнь, если бы могла в этот момент опуститься на колени перед Чарльзом Брендоном! Неужели вы не знаете, что женщина с такой любовью на сердце, какую испытываю я, ограждена ото всего другого? Такая любовь — самый верный и надёжный оплот!

— Да, но герцог Франциск — опасный субъект, — заметил я, — и мне от души жаль видеть вас постоянно в таком скверном обществе!

— Конечно, герцог — плохой человек, но здесь, во Франции, по-видимому, существует своя мода на нравственность. Однако ко мне ничего не пристанет!

— О нет, легко может пристать! Нельзя ходить в дом, где имеется больной оспой, потому что заболевают не от желания или нежелания, а от заразы, — возразил я. — Здесь же — опасность нравственной заразы!

— Но неужели у меня недостаточно чистая, здоровая натура, чтобы я могла противостоять любой нравственной заразе, сэр Эдвин? Скажите мне откровенно! Если во мне нет этой добродетели, значит, во мне нет вообще ничего хорошего, потому что у меня ведь много других недостатков!

— Нет, государыня, вы — чистейшая из женщин, олицетворение всего, что заставляет мужчину падать ниц перед нею! — пламенно ответил я, припадая на одно колено и почтительно целуя руку Мэри. — Но… осторожность нужна и вам!

Как показало будущее, я был прав в своих опасениях. Однако мне не пришлось присутствовать при дальнейшем течении этой истории, не считая разве её развязки. Действительно, вскоре я и Джейн получили разрешение вернуться в Англию и сейчас же принялись за сборы.

На прощание Мэри вручила мне письмо к Брендону. Размеры и вес этого послания заставили меня воскликнуть:

— Ваше Величество, не лучше или будет мне заказать для этого маленького письмеца специальный сундук?

Смеясь сквозь слёзы, королева ответила:

— Я