Шрифт:
Закладка:
— Ну, конечно, он ничего не мог поделать, — без стеснения повторила Мэри. — Брендон совершенно ни при чём!
Генрих рассмеялся этой наивной самоуверенности сестры и увёл Уолси в оконную нишу, где они принялись шёпотом обсуждать что-то. Вскоре они вернулись на прежнее место, и король сделал Мэри следующее предложение:
— Если я обещаю тебе, сестрёнка, подарить Брендону жизнь, согласишься ли ты без всякого скандала, как подобает порядочной девушке, выйти замуж за Людовика Французского?
Мэри громко вскрикнула:
— Да, да, с радостью! Я сделаю всё, что ты прикажешь!
— Ну так ладно, его жизнь будет сохранена!
Генрих осклабился с довольным видом, свидетельствовавшим о том, что он считал этот момент высшим проявлением и доказательством своего добросердечия и великодушия. Бедная Мэри! Двум могущественным королям и их великим министрам удалось наконец победить девушку!
Джейн повела принцессу в её комнату, а король приказал объявить Лонгвилю и остальным, что игра продолжается. Уолси подошёл к Генриху и спросил, не прикажет ли Его Величество немедленно изготовить указ о помиловании Брендона. Король согласился, но приказал всё-таки не выпускать Чарльза из Тауэра, пока Мэри не уедет во Францию.
Глава XIX. Прозерпина
Мэри хотела сейчас же известить Брендона обо всём, но Тауэр был уже заперт, и потому пришлось ждать утра. На следующий день, снабжённый объёмистым письмом Мэри к узнику, я перед открытием ворот тюрьмы уже находился возле Тауэра.
Брендон с восторгом ухватился за чтение письма, однако сразу же заметил, что принцесса не упоминает ни слова о том, какой ценой она добилась его помилования, и прямо спросил меня:
— Она обещала выйти замуж за французского короля и этой ценой купила мою жизнь?
— Не думаю, — уклончиво ответил я. — Я видел принцессу только мельком и ничего не слышал об этом.
— Ты обходишь мой вопрос, Эдвин!
— Но я ничего не знаю!
— Эдвин Каскоден, ты — или дуралей, или лгун!
— Ну так скажем, лгун! — покорно ответил я.
Брендон дал мне для Мэри не менее объёмистое письмо, в котором написал, что угадал всё, но бесконечно рад узнать о своём помиловании от неё первой.
Брендон рассчитывал, что его сейчас же отпустят на свободу; однако ему было заявлено, что некоторое время он должен будет оставаться в Тауэре в почётном заключении. Тогда Чарльз сказал мне:
— По-видимому, меня боятся освободить, пока Мэри не уедет во Францию. Король Генрих льстит мне, считая меня очень опасным!
Конечно, Мэри ответила Брендону весьма отчаянным письмом, в котором уверяла, что иной ценой она не могла бы добиться помилования. Тем не менее она заявляла, что её клятва остаётся в силе: замуж она выйдет, но принадлежать не будет никому, кроме Брендона.
Однако вскоре Мэри опять стала делать попытки отговорить как-нибудь Генриха от этого брачного проекта. Король не отличался светлым умом. Мэри же была редкой умницей, она знала, как тает всегда её царственный брат от её обхождения, а потому снова выдвинула весь арсенал своих чар.
Часто навещая Генриха и разыгрывая из себя бесконечно любящую сестру, Мэри стала жаловаться на ту муку, которой будет для неё жизнь со старым развратником-французом. Правда, она согласилась на этот брак, но ведь она дала это согласие только из любви к своему доброму брату, хотя и чувствует, что за это согласие поплатится жизнью.
— Бедный Людовик, — рассмеялся король, — что только ему предстоит вынести! Он воображает, что сделал хорошее дело, однако да сохранит его Господь, когда ему придётся познакомиться с шипами этой розы! Ведь ты, сестрёночка, уж позаботишься, чтобы у него не было недостатка в огорчениях?
— Я сделаю всё, что в моих силах, для этого! — серьёзно ответила принцесса.
— В этом не усомнится сам чёрт! И ты сумеешь, сумеешь! — подтвердил Генрих, от души смеясь над западней, в которую, не ведая того, попадёт старый селадон.
Недели две Мэри выдержала комедию любви и послушания, а затем перешла к открытому нападению. Она выбрала удобный момент, когда её брат был в благодушном расположении духа, и только этим объясняется следующий его милостивый ответ:
— Вот оно, наконец! Значит, моя сестричка желает во что бы то ни стало своего Брендона, а не Людовика, хотя и готова повиноваться своему милому, доброму брату? Ну-с, так мы поймаем её на слове! Будь добра принять к сведению, что так или иначе, а во Францию ты отправишься. Ты обещала добровольно сделать это, если я сохраню Брендону жизнь, и я заявляю тебе теперь, что, если услышу от тебя ещё хоть одну жалобу, этот молодчик будет немедленно казнён, а ты всё же будешь отправлена во Францию!
— Хорошо, я поеду во Францию, ещё раз обещаю тебе это. Ты не услышишь больше ни одной жалобы, если дашь своё королевское слово, что Брендону ничего не сделают!
— В тот самый день, когда ты отплывёшь во Францию, Брендон выйдет на свободу и займёт своё прежнее место при дворе. Я люблю его как весёлого компаньона, и сам уверен теперь, что во всём была виновата ты, а не он.
— Я одна виновата во всём и одна должна поплатиться за всё! — подтвердила Мэри, с трудом сдерживая слёзы.
Бедная красавица Прозерпина, бедная… Нет рядом заботливой матери Деметры, и некому помочь ей. Разверзнется скоро земля и обретёт Плутон свою невесту[24].
* * *
Должно быть, король пожаловался Уолси на то, что Мэри не оставляет мысли как-нибудь избежать брака. По крайней мере, вечером того же дня Уолси пожелал меня видеть и сказал следующее:
— Милейший Каскоден, я знаю, что на вас можно положиться, в особенности если то, что я собираюсь доверить вам, касается счастья вашего друга. Прошу вас только никогда не связывать моего имени с тем предложением, которое я вам сделаю, и выдать подсказываемую вам мысль за свою собственную! — Я поспешил уведомить его в том, что он может быть спокоен за мою скромность. Тогда хитроумный канцлер продолжал: — Так слушайте! Людовик Французский — конченый человек. Сам король Генрих, по-видимому, не знает, что его будущему зятю едва ли прожить больше полугода. Объясните принцессе, что ей никогда
