class="p1">Накачка идеей террора шла как сверху, так и снизу, из темных масс, для которых важно было до основания разрушить всю сословную систему ценностей: никаких князей, баронов, купцов, мешан, никаких особняков, имений, отдельных квартир: каждому по комнате, и отзываться только на фамилию — Иванов, Петров, Сидоров. Даже Петерс был напутан этой вспышкой всеобщей злобы, и он в ночь на 1 сентября решился арестовать Локкарта, Хикса и Муру. Вертемон, Лавернь и Гренар успели укрыться на территории норвежского посольства. Были посланы чекисты и за Каламатиано, но квартира его оказалась пуста. На арест Пула Петерс не решился, он позвонил Карахану: как быть? Карахан и сам не знал. С одной стороны, Пул как генконсул обладает дипломатическим иммунитетом, с другой стороны, дипломатические отношения между РСФСР и США пока не установлены, и Пул хоть и назначен генконсулом, но таковым в действительности не является. Карахан пообещал проконсультироваться с Чичериным и попросит Петерса пока ничего не предпринимать. Через день Карахан сообщил, что препятствий для ареста Пула нет, если у ВЧК есть доказательства его вины. Петерс отправил людей взять Пула, но тот также успел укрыться на территории посольства Норвегии.

Рейли приехал в Петроград и сразу отправился в английское консульство. Еще подходя к нему, он услышал выстрелы. Капитан Кроми, забаррикадировавшись, не хотел впускать чекистов, которые пришли в консульство с обыском и ордером на его арест. Кто-то позвонил в ЧК и сказал, что нити убийства Урицкого ведут в английское консульство. В этой перестрелке военно-морской атташе Англии капитан Френсис Кроми был убит.

В Самаре в первых числах сентября было тепло и солнечно. В воскресенье 8 сентября 1918 года Ксенофон Дмитриевич, переодевшись в светлый костюм, гулял по иллюминированной набережной Волги, наблюдая много праздничных и беззаботных людей, точно никакой революции, никаких большевиков и в помине не было. Играл духовой оркестр, миленькие женские личики заглядывались на прогуливающегося по набережной черноволосого, смуглого и стройного мужчину с капризной верхней губой, которому нельзя было дать и тридцати двух лет.

Жена с сыном были уже здесь, прибыв на неделю раньше. Американский консул в Самаре Уильямс приготовил для них уютную трехкомнатную квартирку в центре, где они обосновались и к приезду Ксенофона, который прибыл в Самару в пятницу 6 сентября, потратив целую неделю на дорогу, уже свили уютное гнездышко. Дешевые фрукты и овощи, теплые дни бабьего лета, широкая Волга, пьянящая взор своим простором, — все привлекало, радовало, и не хотелось ехать дальше, мучиться в холодных и еле ползущих поездах. Каламатиано и не думал возвращаться в Москву, намереваясь доехать до Иркутска, встретиться с тамошним консулом Харрисом, а потом отправиться во Владивосток, посадить жену на пароход и начать возвращение в Москву. Вечером 8 сентября на набережной у Каламатиано была назначена встреча с полковником Вацлавом Млы-жиком, который брался устроить представителю американского консульства конфиденциальную встречу с одним из руководителей чехословацкого корпуса. Ксенофон Дмитриевич собирался обговорить с чехами вопрос о наступлении на Москву, действуя по ранее намеченному плану. Он еще не знал, что все провалилось, что Локкарт и многие из его агентов арестованы, а Рейли находится в бегах.

Каламатиано заметил Брауде уже после того, как расстался с Млыжиком и направился домой. Они договорились, что встреча состоится завтра, однако вопрос о походе на Москву вряд ли вызовет сочувствие; после покушения на Ленина и объявления большевиками 5 сентября красного террора ситуация не является столь благоприятной, как казалось раньше. Необходимо повременить, а кроме того, чехам необходимо иметь твердые гарантии, что подпольные антибольшевистские центры в Москве в состоянии поднять мятеж и парализовать контрдействия центральных властей. Сообщенные Млыжиком сведения о происшедших в Москве и Петрограде событиях потрясли Ксенофона Дмитриевича. Создавалось ощущение, что кто-то сыграл на руку большевикам, если только не они сами же все и устроили, чтобы прекратить агонию режима и этими выстрелами не подать сигнал к сплочению и атаке.

Брауде, вознамерившийся отомстить сначала Синицыну и Лесневскому, вдруг обнаружил, что оба почти в один день исчезли. Тщетно он дежурил сутками у дома подполковника и навещал под видом старого товарища квартиру Лесневского. Аглая Николаевна не знала, когда вернется сын, утаив и где он находится. Брауде понял, что Каламатиано успел их предупредить и этим себя выдал как сообщник, Поэтому Паше оставалось одно: расправиться с самим американцем. Та же Аглая Николаевна, услышав от Брауде, что он направлен к ней Ксенофоном Дмитриевичем, с удивлением спросила: «А разве он не уехал в Самару?», и Брауде понял, что потерял и его. Поэтому он ринулся следом, прибыл туда 7 сентября и в тот же день увидел врага входящим в здание американского консульства. Оставалось только набраться терпения и выбрать подходящий момент, чтобы произвести мстительный выстрел. А от Самары было рукой подать до Деникина.

Каламатиано, покидая многолюдную набережную, видел, что Брауде не спеша идет за ним метрах в пятнадцати, и удивлялся тому, сколь самоуверен бывший капитан, видимо посчитавший, что с бородой и в цивильном костюме узнать его невозможно.

Ксенофон Дмитриевич вел его по направлению к консульству, ругая себя за беспечность. Теперь оставалось только гадать: знает ли этот настырный капитанишка дом, где остановилась его семья и с какого времени он следит за ним. В кармане пиджака лежала коробочка со жгучим порошком красного индийского перца: Каламатиано не расставался с ней в последние недели, предчувствуя, что она может понадобиться.

Они вышли на старую самарскую улочку, застроенную одно-двухэтажными каменными и деревянными домишками. В этот вечерний час улица была пуста, и Ксенофон Дмитриевич чуть прибавил шаг, перестав оборачиваться и чувствуя, что Брауде идет позади на расстоянии ста — ста пятидесяти шагов. У старого деревянного сарая он свернул вправо, в узкий проход между его стеной и плотным забором. Солнце, садясь, светило ему в спину, и тень двигалась по темно-серому забору впереди него метра на полтора.

Зайдя за угол сарая, Каламатиано остановился, вытащил коробочку и открыл крышку. Даже не наклоняясь, он ощутил столь резкий запах, что мгновенно заслезились глаза, и Ксенофон Дмитриевич отвел руку с перцем в сторону. Теперь оставалось только ждать своего филера.

Дорожка вдоль сарая была посыпана мелким речным камнем, и Каламатиано сразу же услышал шаги, едва Брауде вступил на нее. Капитан держал в руке револьвер, не спеша даже снимать предохранитель, ему хотелось сказать на прощание несколько теплых слов американцу, чтобы отмщение запомнилось хоть в последние секунды и ему. Этот грек решил, что он вершитель людских судеб и за деньги может ими распоряжаться: отправить невинного человека на