– Вы справились блестяще!

– Зато вы были не на высоте! Мне там, в ратуше, казалось, что вы совсем не на моей стороне. Я выполнял там вашу работу.

– Да-да, так и должно было выглядеть, но вы все сделали отлично, и теперь нужно завершить то, из-за чего мы все это устроили. Ведьма… Рутт, кажется, у вас в руках? Так ведь?

– И Рябая Рутт, и ее секретарь в тюрьме, – сказал Волков.

– Значит, нужно их допросить, вы ведь полагаете, что документы были у них?

– Думаю, что были.

– Так займитесь этим.

– Займусь, как только высплюсь, – холодно сказал кавалер.

– Да, конечно-конечно. Отдохните и выясните, где бумаги. Кстати, а что это за люди у вас там?

– Офицеры.

– Это их солдаты во дворе таверны?

– Да, их. И ротмистра Брюнхвальда.

– Знаете, – барон помялся, выбирая слова, – надо бы убрать солдатню отсюда. Понимаете, тут живут благородные люди и крупные купцы. Обер-прокурор живет, и ни к чему здесь вся эта казарма. Распорядитесь освободить двор.

Волков смотрел на него исподлобья.

– Граф был недоволен, его карета въехать не могла, – как бы извиняясь, говорил барон. – Слишком много карет и людей на дворе.

– Я распоряжусь, – обещал кавалер.

Хорошее настроение закончилось, и все это поняли по лицу Волкова, когда он вернулся в свои покои, заговорив сухо и по-деловому:

– Господа, сейчас я погляжу ваших людей, постройте их. Если меня они устроят, я возьму их на полное довольствие, на месяц. Помимо того, выплачу вам месячное содержание – сто талеров. Больше не просите, больше не могу. Воевать, надеюсь, не придется, будете моей охраной. Если согласны – ротмистр Брюнхвальд составит контракт.

Офицеры переглянулись. Конечно, денежное содержание было смехотворным, но, видимо, выбора у них не имелось.

– А фураж, дрова, постой? Где мы будем стоять? – уточнил Арсибальдус Ронэ.

– Полное довольствие, – повторил Волков, еще раз глянул на их одежду и добавил: – Включая расходы на новое обмундирование.

Они опять переглянулись, повздыхали, и Ронэ сказал:

– Мы согласны.

– Карл, пишите контракт, включите туда добрую обувь и одежду, а вы, господа, пойдемте, покажете своих людей.

– Да, кавалер, – Карл Брюнхвальд встал и едва заметно поклонился.

Офицеры тоже встали и вылезали из-за стола.

На дворе гостиницы всех посмотреть было невозможно, строились на улице. Волков оглядел солдат быстро и сказал Брюнхвальду негромко:

– Карл, купите всем башмаки. Сержантам — сапоги, офицерам — хорошие сапоги. И одежду. И пусть пьют пиво. Каждый день пусть пьют пиво. Деньги я вам выдам. Двести монет на все должно хватить.

– Да, кавалер.

– И еще уберите их отсюда. Своих людей тоже, обер-прокурору не понравилось столько солдат во дворе.

– Я все сделаю, кавалер, – кивал Брюнхвальд.

Узнав, что им купят обувь и одежду, солдаты прямо на улице стали его славить, немного пугая прохожих и возниц. Волков морщился и махал на солдат рукой, чтобы не орали, но, конечно, это оказалось приятно.

Хорошо быть богатым и важным вельможей.

* * *

Барон, как дурная собака, не отставал от него, так и ходил следом, то и дело напоминая, что нужно допросить Рутт. На улицу вышел вместе с Волковым, издали смотрел солдат Бертье и Ронэ.

А как они ушли – так снова принялся за свое.

Волков уже злился на него, он и сам собирался ехать в тюрьму, да тут пришел важный посыльный. Как только кавалер увидел его – сразу понял, что это к нему. Так и вышло. Посыльный сообщил кавалеру, что господа из совета просят его быть немедля в ратуше для совещания. Барон видел и слышал это. Стал, руки на груди сложил, хмурился. А Волков взял Максимилиана, шесть солдат Брюнхвальда и поехал в ратушу, на ходу гадая, чего от него хотят советники.

Его усадили за стол и начали советоваться. Первый раз в жизни он сидел и решал важные вопросы. Господа хотели знать, за чей счет будут содержаться арестованные: городской совет считал, что если это дело инквизиции, то пусть инквизиция и платит. Волков объяснял им, что за пленников, палачей и сами казни платить будут светские власти, а вот имущество осужденных трибуналом заберет себе инквизиция. Услыхав такое, советники огорчились, но спорить не стали, начали утверждать содержание для задержанных и изводить Волкова бесконечными вопросами. Для него, человека, который не спал ночь, это было пыткой, но он терпел и битый час говорил с городским советом, слушая бесконечные прения советников.

И так до ужина. Кое-как к вечеру совет утвердил расходы – видно, сами советники проголодались и хотели разойтись по домам. Глава городского совета обещал Волкову, что и по другим статьям расходов по делу его обязательно пригласят.

Он поехал в гостиницу, хотел есть и спать, а сам думал, что нужно написать еще одно письмо святым отцам, снова просить их приехать, а то смешно получалось: он без отцов церкви сам уже почти начал инквизицию. Так его и самозванцем могли объявить.

Зря он надеялся лечь спать. Барон пришел к нему и без приглашения сел к столу, когда он ужинал. Сидел молча с немым укором, пил вино. Очень, очень хотел Иероним Фолькоф, рыцарь божий и хранитель веры, послать к дьяволу фон Виттернауфа, который сильно на то напрашивался, но барон, видя, что Волков велел убрать тарелку, заговорил:

– Вижу, друг мой, вижу, что вы уже из сил выбиваетесь. Вижу, что сделали вы очень много, невероятно много, другой бы кто и вполовину не смог бы. – Говорил он горячо, убедительно, недаром дипломатом служил. – Но давайте сделаем последний шаг, сегодня закончим дело, и утром я буду писать герцогу, что дом Ребенрее вне опасности и спаситель его – вы. И заслуживаете самой большой награды.

Ну как тут было устоять. Спасти дом Ребенрее! Большая награда! Не зря дипломат свой хлеб ел. И Волков согласился. И что солдату ночь не спать? Бывало такое не раз, придет позже и ляжет.

Глава 36

Ведьму было не узнать. Еще пару дней назад сидела у забора с перекошенным распухшим лицом стараниями Сыча, космы грязные, платье мокро, грязно, рвано, смотрела со злобой лютой, и тут на тебе, куда все делось. И волосы собраны, на лице ни синяка, ни отека, свежа, хотя ночь на дворе, улыбчива, красива. И платье вроде как подлатала.

– Она ли это? – спросил барон удивленно у Волкова.

Тот в свою очередь глянул на Сыча.

– Вроде она, – отвечал Сыч, сам не понимая такой явной перемены.

– Ты ведьма, что зовут Рябой Рутт? – холодно спросил Волков, усаживаясь за стол.

– Зовут