хозяйка до конца. Мужчина, посторонний, постоял возле своего «следопыта», позвякивая ключами в руке. Был он, конечно, молод и подтянут, заурядный калифорнийский мальчик вообще без каких бы то ни было отличительных черт; казалось, он с сосредоточенной благодарностью впитывает каждый драгоценный слог, выпадающий у Тии изо рта. Уилл наблюдал: оживленные движения ее губ, незамедлительный отклик его, этот старый пинг-понг, в котором нет проигравших. Затем губы замерли, и рука Тии взметнулась, дружески маша, а посторонний влез в чужую синюю машину и отъехал.

Джонсон подождал, пока тот не проедет мимо, после чего завелся сам и двинулся следом. Он не злился. Он не был несчастен. Он был сосредоточен. Никаких иных транспортных средств не существовало, кроме угловатой синей коробки, что выписывала зигзаги у него перед глазами, как бы привязанная незримым тросом к переднему бамперу его собственной машины. Вверх и вниз, за и сквозь, извилистые бетонные лапшины шоссейной системы Большого Л.-А., аж до Лонг-Бича и к уединенному жилому комплексу для одиночек под названием «Дворы „Sol y Solmbra”»[147].

Джонсон довел «следопыт» до парковки и с благоразумного расстояния пронаблюдал, как посторонний выбрался из машины, запер ее и небрежно прошелся по дорожке в тени, сунув одну руку в карман, затем свернул к двери, похожей на любую другую дверь, повозился с ключами и наконец скрылся в квартире, подобной любой другой. Со своего сиденья в «бестрепетном» Уилл уставился на дверь. Дверь как дверь, похожая на любую другую. Поглядел налево, поглядел направо. Парковка была пуста. Он вновь перевел взгляд на дверь. На двери имелся латунный номер. В бинокль он мог прочесть цифры. Номер был 42. Он вышел из машины.

По пути домой он заехал в «Вонс» взять авокадо – хотелось гуакамоле – и пока переминался у стойки с овощами, заметил причудливую гибкую женщину в сером спортивном костюме: она одну за другой тискала пухлые маниоки. Бочком он придвинулся к ней. Улыбнулся.

– У вас руки, – начал он…

Когда же наконец вернулся в святилище своего дома, Тию он застал наверху – она купала Тодда.

– Где ты был? – спросила она. Лицо осунулось, голос плоский.

– Подарки к Рождеству покупал, – ответил Джонсон. – Не смотри в машину.

Тодд встал в ванне, розовый и скользкий, сучок пениса торчит из-под животика, словно пластмассовый клапан у надувной игрушки.

– Смотри, папа! – закричал он. – Посмотри на меня! – Сунув руки себе под мышки, он принялся хлопать локтями, как крыльями. Ртом при этом он издавал резкое кряканье, а затем намеренно плюхнулся спиной в ванну, обдав мыльной водой всю стену, пол и свою мать.

– Тодд! – крикнула она, слепо смахивая с глаз пену. – Тодд, сядь! – Мальчик не переставал хихикать, глядя, как на это отзовется Уилл. Тиа перевела взгляд. – Он весь день такой… – она повернулась, схватила сына и потрясла его, – …и он поранится.

– Слушайся мамочку, – велел Джонсон. – Она у тебя хорошая мамочка. – Он расточал улыбки, словно благословения просителям у своих ног.

– Он перевозбудился, – пояснила Тиа. – В садик к ним сегодня приходил Санта.

– Неужели?! – воскликнул Джонсон с притворным изумлением.

Тодд серьезно кивнул.

– А у него был красный костюм и большая седая борода?

Глаза у Тодда расширились от воспоминания.

– Да! – воскликнул он.

– А он говорил «хо-хо-хо»?

– Нет! – крикнул Тодд. – Он ПУКНУЛ! – Последнее слово он провопил, плюхнувшись обратно в мыльную пену, преувеличивая припадок своего веселья.

– Это случилось после обеда, – объяснила Тиа, полусдерживая улыбку. – У Санты случился небольшой непорядочек.

– Именно дети, – произнес Уилл, – не дают нам врать.

Она подняла на него взгляд.

– Как у тебя дела?

– Хорошо. – ответил он. – У меня все хорошо.

Тиа принялась намыливать Тодду спину.

– Сегодня днем к нам один парень с работы заходил.

– Да? – мягко переспросил Джонсон. – Кто?

– Новенький. Ты его не знаешь. В общем, его заинтересовала та твоя старая развалюха, он готов ее купить.

– Правда? Но она же не на ходу.

– У него такое хобби. Любит чинить старые колымаги.

Уилл посмотрел на зеркала. Все они запотели.

– Но у меня эта машина много лет. В тех пружинных сиденьях и заржавелой хромировке – сентиментальная ценность.

Тиа улыбнулась.

– Я знаю. – Они с Уиллом занимались любовью в ее просторном салоне, словно парочка похотливых подростков вскоре после того, как познакомились на опустевшей во внеурочное время парковке «Садов». – Но я устала от того, что она просто сидит в гараже и занимает место. Чудесно же будет ставить обе машины внутри?

Он подумал мгновенье, затем резко повернулся к выходу.

– Обсудим.

– Я не желаю больше видеть это зеленое чудовище у себя в гараже, – произнесла она.

– Папа! – крикнул Тодд из слякоти своей ванны с теплой водой. – Я тебя люблю!

Джонсон спустился и вышел на пляж. В темноте прибой казался громче. Ветер откуда-то снаружи в соленой ночи мягко, настойчиво нажимал на очертания его лица, словно примерял маску. Приятно ощущать, как незримо на него в кои-то веки движется сила, и знать, более или менее, природу ее крепости и порядок ее интереса к нему. Каждая отдельная жизнь, казалось, служит всего лишь плодотворной средой для выведения таинства. И по мере того, как организм стареет, тайны множатся, целые колонии их – как пространства между звездами, и столь же многочисленны. Тьма, что тебя заглатывает.

Немного погодя он услышал, как из-за спины, шурша по песку, приближаются шаги, затем ощутил руку Тии у себя на спине.

– Красиво, – произнесла она, – правда?

Луна, низкая и сияющая, бросила на воду слиток серебра, шоссе света.

Джонсон уставился в ее громадный крапчатый глаз.

– Скажи «сыр», – объявил он. – Как будто апертура широко разошлась, и она сейчас нас щелкнет.

Она склонила голову ему на плечо.

– Какой романтик.

– Нас таких осталось немного.

Повисло молчание, затем она произнесла:

– Почему ты всегда ведешь себя так, будто под наблюдением? Никто за тобой не следит, Уилл. Ты волен делать, что твоей душеньке угодно.

– Кто-нибудь всегда следит.

– Ну, если это «кто-нибудь» должно относиться ко мне, может, у нас с тобой не все ладно.

Он погладил ее по руке.

– У нас все ладно.

– Потому что большинство людей сочло бы мои знаки внимания признаком любви.

Он презрительно фыркнул.

– Большинство людей.

– Прошу тебя, Уилл, не начинай.

– Я никогда не начинаю. Я лишь кончаю.

Она дождалась, когда бурность его слов сдует ветром. После чего спросила:

– Что-то не так?

– Все так.

– Ты в последнее время будто сам не свой.

– Правда? А чей же тогда?

Она не ответила. Без единого слова повернулась и направилась по пляжу назад к дому.

Он посмотрел, как далеко в море мерцающие огоньки сухогруза движутся так медленно, что кажется, будто