Шрифт:
Закладка:
Пока он одолевал ступеньку за ступенькой, он чувствовал какое-то волнение, хотя и сознавал, что прав. Купша впервые осмелился не подчиниться распоряжению, и не потому, что это был несправедливый приказ (для Купши любой человек, имевший хоть какую-нибудь власть, отдавал справедливые распоряжения), а потому, что в его сознании забрезжила догадка, что не так страшен черт, как его малюют.
Пока он медленно раздевался и принимал душ, что-то необычное затеплилось в его сознании. Он впервые смутно понял, что и сам что-то значит. Купша ощущал, что внутри его существа, где-то глубоко-глубоко таится не видимый никому вулкан, похожий на те легендарные вулканы, извержения которых вызывали в мире революции. Но он все старался упрятать подальше и не замечать эту дремлющую силу. Чувствуя, что она существует где-то в тайных и смутных слоях сознания, куда его воля никак не может пробиться, он боялся этой силы.
И вдруг эта сила стала неожиданно проявлять себя в такой форме, в какой она себя еще не проявляла — в одиночку, отдельно от других сил, слившись с которыми она превращалась порой, раз за сотни лет, в мощный взрыв. Эта сила действительно захватила Купшу, заставила забыть об осторожности. Пока Купша медленно раздевался и долго мылся под душем, это новое ощущение все больше и больше овладевало им.
Было странно, что в те мгновения, когда все существо Купши содрогалось от ехидного смеха не только над Фане Попеску, над всей бригадой Скарлата, но и над своими чувствами, над собственным страхом, Купша инстинктивно думал о Килиане, и ему становилось не по себе при мысли, что Килиан, бывший в конечном счете всему этому причиной, знает его секрет. Но то, что ощущал Купша, казалось ему таким необычным, таким случайным и таким волнующим, таким личным и непредвиденным, что образ Килиана как-то совсем расплылся. Более того: Купша не мог удержаться от улыбки, от презрительной улыбки в адрес Килиана, который, то ли ведя свою игру, то ли по каким-то другим причинам позволил ему достичь такого положения, что целая бригада уже не может справиться с ним.
Переодевшись, Купша сошел в цех и хотел было выйти во двор, но наткнулся на обоих братьев, которые помогали Скарлату переносить баллон с газом. Купша удивился, столкнувшись с Фане Попеску, который должен был быть у рамы, в глубине цеха, но не подал виду и, пропустив мимо себя рабочих, тащивших баллон, повернулся, чтобы выйти.
— Ха, посмотри-ка на него! — услышал он за спиной флегматичный голос Джиджи. Потом раздался насмешливый голос Фане, который совсем недавно спрашивал Купшу с ленивой и злой улыбкой: «Вы не опаздываете?»
— Вы все-таки идете в школу?
Купша обернулся и заметил, что Фане смотрит на него с явным недоумением.
— Иду в школу, — ответил Купша, стараясь не выдать страха, внезапно охватившего его при виде обоих братьев, которые так спокойно и даже лениво, почти равнодушно, но, видимо, затаив зло, смотрели на него, осмелившегося не подчиниться им.
— Зачем так утруждать себя? — продолжал так же лениво Фане. — Ну, чему вас там могут научить, когда вы и так профессор!
— А что, он разве профессор? — с нарочитым удивлением спросил Джиджи. — Это правда, что Ион Купша профессор?
— Да, — сухо подтвердил Фане, потом опустил глаза и уставился на ботинки Купши; тот, заинтересованный, тоже посмотрел вниз.
Тут Фане чуть отклонился и сплюнул прямо под ноги. Купши.
— Он профессор! — серьезно, почти с восхищением сказал Фане. — Только теперь он на практике.
— А ну, идите чистить раму, — распорядился проходивший мимо Скарлат. — И ты иди, Купша, школу сегодня можно пропустить! Да поживей!
Только Скарлат повернулся к ним спиной, как Фане отвесил Купше оплеуху. Все это произошло так быстро и неожиданно, что Купша окаменел. Джиджи с притворным удивлением посмотрел, как Фане вытер руку о штаны, и с сочувствием спросил:
— Тебя что, господин профессор соплями испачкал?
— Да, — признался Фане, слегка посмеиваясь, — видишь, полна горсть… — И так посмотрел в лицо Купше, что тот даже отшатнулся.
Купша мрачно взглянул на одного брата, потом на другого, читая в их глазах, светившихся откровенным весельем, ту уверенность, которую дает людям сила и ловкость, и вспомнил, что они всегда носят с собой ножи. Ему стало страшно, но испугали его не братья, которые действовали заодно, а собственная смелость: всего лишь несколько минут назад он отважился оказать им сопротивление, но это глупый, детский поступок, потому что сила была явно на стороне Джиджи и Фане.
Пощечина не показалась ему очень сильной, но возродила тот страх, который он испытывал раньше, и Купша машинально повернулся, чтобы идти переодеваться, и в этот миг он заметил Карамиху, который смотрел в их сторону. Ему показалось, что сварщик видел все. Это заставило Купшу залиться краской, и он вдруг услышал собственный голос, который неуверенно бормотал:
— Вы что, думаете, я мешок какой-нибудь, сыпь в меня, что хочешь? Не пойду я чистить никакую раму. Мне давно уже в школе нужно быть… — Как это ни странно, но Купша вовсе не собирался идти на курсы и все это он произнес только для Карамиху, хотя тот и не мог его услышать. В тот момент, когда он грозился, что не пойдет чистить раму, он в действительности уже направился к раздевалке, чтобы снова переодеться и вернуться в цех, но Фане Попеску принял этот слабый протест за чистую монету и решил, что ученик взбунтовался.
Все так же весело поблескивая глазами, широко и добродушно ухмыляясь, Фане деликатно удержал Купшу за рукав. Но тот, чувствуя, что за ним следит Карамиху, пришел в ярость: этот беспокойный человечек, у которого он был в гостях и которого он презирал за отсутствие чувства собственного достоинства, стал свидетелем того, как братья унижают его и издеваются над ним, и Купша вырвал рукав из рук Фане Попеску.
Но тот, улыбаясь еще добродушнее и не говоря ни слова, снова взял его за рукав, будто это была какая-то невинная детская игра. Купша, который все время чувствовал на себе взгляд Карамиху, двинул рукой, и цыган отлетел к железной раме.
Джиджи инстинктивно сунул руку в карман, отскочил в сторону и смерил Купшу недобрым взглядом. Тут вмешался стоявший рядом Скарлат. Он схватил Купшу за грудь.
— Ты что, Купша, — спокойно сказал он, и лицо его слегка нахмурилось, — лягаться начинаешь? Может, и меня хочешь