Я придавил азарт и уточнил:

— Надо возвращаться?

— Надо, — Еремей глянул на меня. На Метельку. Вздохнул. — Твоя тварь может чего мелкого принести?

— Тварь? — Метелька оглянулся, но только это и успел.

— Ты, — рука Еремея легла на Метелькину шею и сжала его. — Ты решай, с нами или как… если с нами, то кивни. Но назад дороги не будет. Узнаю, что Мозырю или ещё кому наушничаешь…

— Я… я… с вами…

— Вот и славно, — рука разжалась, но не сразу. — А теперь повторяй… я… как там тебя?

— М-метелька…

— Раб божий Метелька душой своей бессмертною клянусь служить сыну Моры…

— Я⁈

— Ты, — спокойно ответил Еремей. И я понял, что если Метелька откажется, то Еремей просто свернёт ему шею. Вот так… возьмёт и свернёт. А потом скажет, что произошёл несчастный случай.

На этой стороне наверняка часто происходят несчастные случаи.

— Я, раб божий Метелька, — кажется, Метелька это тоже понял, губы облизнул и заговорил спешно так, — сын Фёдора, душой своей бессмертною клянусь служить с-сыну М-моры…

— Савелию от крови рода Громовых…

Метелька послушно повторил.

А я…

Я стоял и слушал.

И думал, что это вот… что оно, наверное, надо так. Правильно. Что просто честного слова будет мало, что…

— А ты принимаешь клятву? — обратился ко мне Еремей.

— Принимаю…

— Обязуешься защищать своего слугу?

— Обязуюсь.

— И нести ответственность за слова его и за деяния?

— Понесу…

— Словом и силой?

— Словом и силой…

И стоило сказать, и я ощутил, как сжимается вокруг меня воздух, точно желая раздавить, и потом расступается, обнимает.

Слово сказано.

Слово принято.

И вначале только оно и было, слово. Или это уже из другой мифологии?

— Вот и ладно. Кровью сейчас обменяетесь ещё, только аккуратно и быстро, а то ж учуют, — Еремей спокойно отпустил Метельку и даже по плечу похлопал легонько. — А ты не реви. Жизнь… такая. Сложная.

Охренеть объяснение.

Причём охреневаю в первую очередь я сам.

— Руку, — Еремей протянул ко мне свою лапищу, во второй тонким намёком на то, что будет, лежал нож. — И ты тоже. Не боись, пальцев не отчекрыжу. И не гляди на меня волком. Надо так. Его, может, тронуть и не рискнут пока.

Пока. Хорошая оговорочка.

— А вот ты никто и звать тебя никак, так что это тебе в первую очередь защита. Скажешь, что он слугой тебя взял. По старому обряду.

Это Еремей говорил уже не только Метельке.

— И теперь, если вдруг кто с вопросами начнёт крутить, сразу говори, что, мол, слугой пошёл по обряду, что душу в залог оставил, а потому ничего-то против хозяина ни сделать, ни сказать, ни даже подумать не можешь. Ясно?

Метелька шмыгнул носом, но не разревелся.

— А… это… ну…

— Погоди, скоро сам поймёшь, — Еремей кривовато усмехнулся. — Сейчас я пальцы проколю. И быстренько друг у дружки кровь слижете. Только быстро. Не приведи… вышняя сила хоть капле упасть.

А ведь он Бога не упомянул нарочно, вон, запнулся перед этою обтекаемой «Вышней силой».

— Готовы?

Нет.

Он бы хоть руки эти помыть дал, не говоря уже о дезинфекции. А про болезни, которые с кровью передаются, и вовсе думать неохота. Но остриё клинка пробило указательный палец мой, а затем и Метельки.

— Ну? — рявкнул Еремей.

И Метелькина дрожащая рука потянулась ко мне. А моя — к нему. Я слизал красную каплю, такую яркую здесь, куда там камням драгоценным. А прикосновение Метелькиных губ не ощутил. Зато стало вдруг тепло. И…

— На, — Еремей протянул обрывок какой-то тряпки. — Прижми. И перчатку сверху. Мою. Кулак сожмёшь, глядишь, и не свалится. Извините, ребятки, я думал, будет время вас подготовить, но раз эта погань тут, то времени не осталось.

Мне было жарко.

Жарко-жарко. До того, что хотелось содрать не только одежду, которая вдруг показалась совершенно лишней, но и кожу. И ещё стало весело. Так, что я расхохотался. Правда, в пляс пуститься не успел, хотя очень тянуло, потому что неестественная весёлость сменилась такой же неестественною тоскою. Она накатывала волна за волной, поднимаясь откуда-то из глубин души.

Подломились колени.

Силы ушли.

Я вдруг понял, что воздух давит на грудь. И от тяжести его трещат рёбра.

— Стоять! — Еремей вцепился за шкирку. — Что за… ты… не вздумай подохнуть!

Я не собираюсь.

Просто…

Сил нет.

Совсем.

Их даже меньше, чем там, в моём мире… где небо синее, куда синее нынешнего. И трава зеленее. Даже этой вот, снова цветной. Где палата-люкс и собственный доктор с выводком медсестёр. Где я богат и успешен.

И обречён.

Но даже там, подобравшись к порогу, я был более живым, чем сейчас.

Надо…

Громов, надо собраться, мать твою… надо… встать. Вцепиться вот в жёсткую Еремееву шинель. Потому что… почему?

Потому.

Просто… сколько раз уже было, когда казалось, что всё, конец. А оно не конец. Выбирался. Зубы стиснуть. И тело вялое? Преодолеется… интересно, это место, клятва или просто Метелька какою-то местною заразой болен? Потом подумаю. А теперь пальцы стиснуть… кто бы знал, до чего это тяжело, почти невозможно. Но справляюсь.

— Нет, — Еремей тянет меня наверх, но надо иначе. Откуда я знаю? Знаю и всё. Надо самому. Жить самому. Потому что никто, кроме меня, мою жизнь и не