Шрифт:
Закладка:
— Ну, тогда во что только не верили! И от чумы уж оно точно не помогало!
— Да, конечно…
— В конце концов, что в этом заклинании такого особенного? Его знают многие, запомнить его ничего не стоит. Такое доступное средство не может обладать могуществом.
— Вы правы! — воскликнул Иннокентий, и глаза его вспыхнули. — Вы смотрите прямо в корень! Общедоступное не может быть могущественным — поэтому среди средневековых христианских мистиков бытовала легенда, что есть только пять подлинных записей этого древнего заклинания, выполненных на пяти главных материалах, известных в то время, — на камне, дереве, стекле, коже и железе…
Я вздрогнула, вспомнив свой недавний сон.
В этом сне женщина за клавесином дважды произнесла те же пять слов: «Кожа, дерево, железо, камень и стекло». А до этого те же пять слов говорила девочка с мячиком… Уж она-то точно не имеет отношения ни к каким заклинаниям. Но я сама слышала…
— Больше того, на каждом из этих артефактов написаны все пять слов палиндрома — но только одно из этих слов написал сам Иоанн Богослов. Значит, для того чтобы проявить все могущество этого заклинания, нужно собрать вместе все пять надписей…
Голос его стал громким, и было в нем какое-то затаенное, подспудное неистовство. Наверно, так говорили древние христианские святые. Или фанатики.
Мне захотелось уйти из этой комнаты. Или хотя бы отодвинуться от этого странного человека подальше. А вдруг он впадет в буйство? Ишь как глазами сверкает и руками размахивает!
Вдруг Иннокентий замолчал, потом повернул голову, словно к чему-то прислушиваясь. Теперь я тоже услышала где-то вдалеке, в коридорах клиники, хлопанье дверей, торопливые шаги и приглушенные, озабоченные голоса.
— Это по мою душу… — проговорил Иннокентий, понизив голос. — Они заметили, что меня нет в палате. Так что мне нужно возвращаться. Не хочу вас подставлять, да и сам не хочу лишиться возможности этих ночных прогулок. Без них моя жизнь станет пустой и унылой… нужно, чтобы они не заметили моего отсутствия.
— И как вы это провернете? — поинтересовалась я. — Вы же сказали, что они уже в вашей палате.
Он хитро улыбнулся, отчего его некрасивое лицо стало привлекательнее и даже помолодело.
— Ну, у меня есть свои маленькие секреты! А пока — позвольте откланяться! — и он пошел к окну.
— Заходите, если будет настроение! — проговорила я ему вслед.
Мне и правда хотелось еще с ним поговорить — было в нем что-то интересное, и тема не то чтобы увлекательная, но чувствовалось, что он еще много может мне рассказать. Со своей стороны и я, возможно, открою ему, что уже видела эти слова, написанные… ага, на железной двери в том дворе, где я встретила бомжа.
Иннокентий выскользнул в окно и исчез, я тоже подошла к окну и осторожно выглянула.
Оказалось, что вдоль всего третьего этажа идет узкий такой балкончик, причуда архитектора. Пройти по нему мог только один человек, двоим не разминуться, и от обычного карниза его отличал только небольшой каменный бордюр.
Ну, будем надеяться, что Иннокентий доберется благополучно, ему не впервой.
Я с трудом закрыла окно и легла.
В комнате было теперь гораздо свежее, и я почти сразу заснула.
На этот раз мне снился не таинственный коридор, увешанный старинными портретами, а хорошо знакомое место — Ромина квартира, та самая квартира, с которой у меня были сложные и волнующие отношения, как с близким человеком.
И вот теперь, во сне, я шла по этой квартире, словно что-то искала.
Я оглядывалась по сторонам — и наконец увидела на стене нарисованную мелом стрелку. Я пошла по этой стрелке — и увидела следующую, потом еще одну. Теперь я шла уверенно, целенаправленно, как будто знала, куда мне нужно идти.
И очень скоро я пришла на кухню, значительную часть которой занимала большая печь, выложенная выпуклыми сине-зелеными изразцами.
Очень красивая печь, я и раньше ею любовалась — но сейчас шла не к ней.
Какая-то сила тянула меня к невзрачному железному ведерку, которое стояло в темном закутке за печью. Отчего-то я знала, что в этом ведерке прежде хранили растопку. Но печь давно уже не топили, и ведерко стояло здесь без применения.
Его давно уже следовало выбросить, да у хозяев, очевидно, не доходили руки.
Сейчас, во сне, я удивилась, отчего же я раньше этого не сделала.
Хоть в квартире я навела относительный порядок, но выбрасывала только, так сказать, бытовой мусор, то есть то безобразие, что устроил Рома, пока жил там один. Ничего старого я не трогала, помня, что в квартире этой я не хозяйка. Тем более что Рома, ставший в последнее время удивительно противным, не уставал мне об этом напоминать по каждому удобному и неудобному поводу.
И вот сейчас, во сне, я шла к этому старому, заржавленному ведерку, потому что знала, что в нем…
Железо
Огромный Черный Лес раскинулся к западу от равнины Ласты, где пасут свои стада скотоводы-амхара. Никто из жителей равнины не знает дорог и тропинок, ведущих через этот лес. Никто из них не знает, какие таинственные создания обитают в этом лесу. Одно только знает каждый амхара, даже малолетний подпасок, — на краю этого леса, на его опушке живут люди железа — плавильщики и кузнецы. Христиане амхара боятся людей железа, ведь доподлинно известно, что те не только язычники и идолопоклонники, но к тому же еще и чародеи и знахари. Ведь каждый знает, что при выплавке железа и изготовлении из него всевозможных орудий обитатели Черного Леса используют языческое колдовство, и поговаривают даже, что они добавляют в руду человеческий жир.
Амхара боятся людей железа, но часто обращаются к ним: когда им нужны железные мотыги, лемеха для плугов и другие инструменты, когда им нужны острые ножи и наконечники для копий.
Поздно вечером на тропинке, которая вела к жилищу одного из людей железа, Одноглазого Тэфари, появился незнакомец.
Почувствовав приближение гостя, Одноглазый опустил молот и перевел дыхание.
Он работал в своей кузнице с раннего утра до наступления ночи — ковал ножи, наконечники копий, железные нагрудники. Почти тридцать лет в абиссинских княжествах полыхала война, и конца ей не было видно. Воевали все со всеми — христиане с мусульманами, мусульмане с язычниками, амхара с орома
