остатков клейма от Натаниэля. Крови тоже нет. Я все еще в черных брюках и майке, которые были на мне раньше, только они не дырявые и не грязные.

— Ты искупал меня? — Я хмуро смотрю на Аида.

Он сидит на большом валуне, формой слегка напоминающем кресло. Аид приподнимает бровь, его взгляд без слов говорит мне, что он считает меня идиоткой.

— Где я? — Я пытаюсь задать другой вопрос, поскольку мой первый ему не понравился.

Аид растянулся, выглядя более расслабленным, чем я когда — либо видела его. — Ты в моем мире, Рен.

Его мир? Подземный мир? Может быть, я действительно ударилась головой, потому что не понимаю, как это возможно. — Ты должен быть мертв, чтобы попасть в Подземный мир, — глупо говорю я.

Аид постукивает пальцем по подлокотнику своего каменного кресла. Теперь, когда я смотрю на него по — настоящему, оно не совсем каменное. С обратной стороны вьются корни, образуя арочную беседку, которая простирается над головой. Я закрываю глаза и несколько раз моргаю. Несколько мгновений назад этого там не было. Чем дольше я смотрю, тем больше меняется сиденье и формируется трон. На корнях прорастает мох, а маленькие лианы ползут вверх и обвиваются вокруг них. Цветы распускаются до тех пор, пока не окутывают Аида прекрасным пологом.

— Я мертва. — В моем голосе нет интонации, потому что я не знаю, что чувствовать. Мои эмоции настолько сложны, что мой разум полностью перестает работать. Затем, как будто электрический разряд запускает мои мысли, все приходит в движение одновременно. Если я умру, то ответственность за спасение мира от жрецов и Богов уйдет с моих плеч. Если я умру, возможно, я снова увижу своих родителей. Я могла бы узнать свою мать. Я была так мала, когда она умерла, что все мои воспоминания о ней принадлежат кому — то другому. Я впитала их в себя и сделала частью своего представления о ней. Но этот портрет составлен из воспоминаний о человеке, которого знали все остальные. Ничто из этого не принадлежит мне.

Какое облегчение знать, что мне не нужно быть героем. Я могу погрузиться в Подземный мир и забыть о суете жизни.

Атлас.

Мое сердце бьется с болезненным стуком. Возможно ли это вообще? Если я мертва, как может биться мое сердце? Как оно может разбиться? Если я здесь, это означает, что его оставили, чтобы он надел мантию героя. Не то чтобы он уже не носит ее как вторую кожу. Из меня вырывается всхлип, прежде чем я закрываю рот. Эгоизм моих мыслей обрушивается на меня. Грир, Ларк, Джаспер, Нико, Эстелла, Дрейк, Джерри, Никс. Я оставил их всех.

Я долгое время чувствовал себя одинокой в этом мире. Как будто мне не с кем было поделиться своими секретами, поэтому мне приходилось замыкаться в себе. Каким — то образом эта группа придурков протиснулась в мой тесный круг и сжималась до тех пор, пока он не стал расширяться.

Когда я маскировалась под Темную руку, защищая свой район от жрецов, это был способ показать им средний палец. Богам. Я могла бы спасти свой маленький уголок мира от их неистовой жадности. Я никогда не хотела большего. Теперь ясно, что я боялась.

С моих губ срывается смешок. Чего я так боялась? Что я умру? Ну, вот я и здесь, блядь. Срываюсь, в то время как Аид смотрит на меня с удивлением.

— Это случается со всеми, кто умирает? Перед ними проносится ретроспектива их жизни, и они понимают, сколько всего они испортили?

— Некоторые так и делают. Большинство людей злятся и хотят обвинить кого — то в том, как они прожили свою дерьмовую жизнь. — Он указывает на себя, показывая, что они винят именно его. Я представляю, как на Аида обрушивается много ненависти. Интересно, терпелив ли он, или он отключает их движением мизинца. Прямо сейчас он спокойно позволяет мне справиться со своими чувствами.

— Я еще не закончила, — шепчу я, принимая правду, и закрываю глаза. Что, если амулет не сработал так, как должен был? Что, если Никс не сможет снова усыпить богов? Это была моя работа, и я подвела стольких людей.

— Так обстоят дело со многими, — говорит Аид, и в его словах слышится нотка сочувствия.

Лепестки падают с цветочного полога над его головой, опускаясь на землю, где они крошатся и погружаются в почву. Их так много, что кажется, будто это снег. Нет. Это снег. Огромные пушистые хлопья кружатся вокруг нас, окрашивая кончики зеленой травы в белый цвет. Пока я смотрю, снега накапливается до нескольких дюймов. Мне не холодно, хотя мой мозг подсказывает мне, что так и должно быть.

— У нас мало времени, Рен. — Аид вздыхает, подвигаясь вперед в своем кресле.

— Время для чего? — Я опускаюсь на колени, снег теперь почти в фут глубиной.

— Только однажды я позволю кому — то войти на мою территорию, а потом уйти.

У меня открывается рот. Я смотрю на Бога Подземного Мира, уверенная, что неправильно его понимаю.

— Тебе следует считать, что тебе очень повезло. Или, может быть, это проклятие. — Аид пожимает плечами, как будто не может решить, а затем встает. Моя голова откидывается назад, когда он приближается. Он идет по снегу, как будто это всего лишь иллюзия.

— У тебя еще слишком много дел. Не упусти этот шанс. — Аид протягивает руку и проводит пальцем по моему лбу.

Я хмуро смотрю на него, готовая задать миллион вопросов по поводу его загадочных слов. У меня нет ни единого шанса. Рухнув в снег, я не могу пошевелиться. Хлопья укрывают меня, покрывая мое тело, когда Аид уходит, оставляя меня одну, когда мир становится белым.

ГЛАВА 50

АТЛАС

У меня затуманивается зрение, и я теряю слух. Вдалеке раздается слабый звук, который напоминает мне о боли животного. Потом я понимаю, что это я. Мой рев агонии при виде того, как умирает женщина, которую я люблю. Мне кажется, что моя душа разрывается надвое.

Я бросаюсь к Афродите. Слишком поздно спасать Рен, но я вырываю нож из руки богини и вонзаю его ей в грудь. Она двигается в последнюю секунду, и лезвие вонзается ей в плечо. Она отшатывается с таким потрясенным видом, что было бы забавно, если бы Рен не лежала мертвой у моих ног. Мое лицо мокрое. Я провожу рукой по щеке, думая, что это кровь Афродиты. Не важно, что я