Г.П. Елисеев, возглавивший правление с 1875 года, а с начала 1880-х — его сын. Тогда даже говорили, что банк «походил на контору братьев Елисеевых»: у этого семейства находилось около половины его акций[1850]. В Петербургском международном банке, превратившемся к концу столетия в крупнейший, с самого начала заправляли иностранные предприниматели и аристократы. Председателем правления здесь в течение почти двадцати лет был В.А. Лясский — совладелец банкирского дома барона С.А. Френкеля в Варшаве; затем его сменил крупный делец А.Ю. Ротштейн, вошедший в состав акционеров[1851]. Главой совета банка был Н.Н. Анциферов, ранее заведовавший конторой по управлению имуществами графов Строгановых. В 1876 году Анциферов, сменивший в этом качестве Ф.П. Родоканаки, вместе с группой лиц представлял интересы знаменитого аристократического семейства, которое владело наиболее крупным пакетом акций[1852].

В Русском торгово-промышленном банке после пертурбаций закрепилось семейство фон Дервизов, обогатившихся на железнодорожном строительстве. Являясь основными владельцами, они, по сути, вершили всю политику и распоряжались наличностью, но не занимали при этом каких-либо руководящих должностей: современники считали банк игрушкой в их руках[1853]. В Петербургском учётно-ссудном банке также хозяйничали крупные предприниматели: хлеботорговец Н.М. Полежаев, фабрикант И.А. Варгунин, один из братьев Елисеевых, банкиры и торговцы Гинцбурги и др. Директорские функции исполнял А.И. Зак, начинавший главным бухгалтером банкирского дома Гинцбургов[1854]. В Волжско-Камском коммерческом банке, расположенном в столице, бразды правления держали семьи Кокоревых и Мухиных.

У московских банков сложилась абсолютно аналогичная структура собственности и управления. Хрестоматийный пример — Московский купеческий банк, где хозяйничали текстильные тузы. В Торговом банке укрепилось семейство Найдёновых, глава которого в течение двадцати пяти лет председательствовал в Московском биржевом комитете. Учётный банк изначально являлся вотчиной фирмы «Вогау», а затем «Кноп»: руководящие должности в нём занимали их доверенные лица. На общих собраниях акционеров из присутствовавших 50–55 членов реальную силу представляли около 15 человек (А.И. Абрикосов, С.И. Сазиков и др.), тесно связанных с Кнопами и Вогау..[1855] На банковском ландшафте выделялся и ряд провинциальных структур. Например, Азово-Донской банк, учреждённый несколькими еврейскими и греческими бизнесменами в Таганроге: Я.С. Поляковым (братом железнодорожного короля С.С. Полякова), банкирами Л.Ю. Розенталем, Ф.П. Родоканаки, крупными одесским торговцами М. Вальяно, И. Скарамангой[1856]. Что касается самого С.С. Полякова, то ему к концу XIX века удалось создать обширную финансовую империю, которая включала восемь банков, расположенных в Москве, Орле, Рязани.

Суммируя сказанное, можно утверждать: банковская система России имела типично олигархический характер. Она была неразрывно связана с участниками железнодорожной горячки 1860-1870-х годов и во многом являлась их детищем. И это давно отмечено историографией. Но вот что, по нашему мнению, практически выпало из поля зрения, так это те изменения в банковском секторе, которые начали происходить в начале XX столетия. Тогда как именно они и представляли собой ключевой элемент курса, проводимого финансовой бюрократией для перелицовки экономического пространства страны. Сложившаяся к тому времени российская олигархия — по большому счёту продукт либеральных экспериментов Рейтерна — едва ли могла адекватно реагировать на надвигающиеся вызовы. Она умела лишь обогащаться, к России же относилась как к объекту расхищения, а не модернизации. Назрела потребность вытеснить олигархов с лидирующих позиций и запустить преобразования уже под государственным контролем. Решать эту задачу планировалось через широкую банковскую экспансию в отечественную экономику.

Так на повестке дня встал вопрос о переформатировании банковского поля, благо разразившийся кризис 1899–1902 годов, обнаживший изъяны олигархического управления, создавал для этого дополнительные возможности. Вытеснение собственников из банковской сферы происходило не так, как в железнодорожной отрасли. Там это происходило посредством выкупа рельсовой сети казной; старые концессии постепенно ликвидировались либо заменялись новыми, со значительно изменёнными уставами; крупные, ничем не обоснованные заработки и выплата бонусов прекращались, и таким образом эпоха «железнодорожных тузов» отходила в область преданий[1857]. Уже к концу XIX века государство сосредоточило в своих руках свыше двух третей линий (общей протяжённостью 51 тысяча вёрст)[1858]. В банковской же системе о прямом вхождении государства в акционерный капитал речи не велось. Проводником влияния становилась непосредственно администрация банков, рекрутируемая главным образом из представителей Минфина и Минюста, по роду своей деятельности тесно соприкасавшихся с многообразной экономической средой. В литературе этот процесс представлен как выход на первые роли нового поколения предпринимателей, гораздо более тесно связанного с государством, чем прежнее, и больше опиравшегося на банки[1859].

Однако дело здесь не просто в смене декораций. Вышедший непосредственно из бюрократии топ-менеджмент не воспроизводил прежние олигархические практики, а выступал в роли проводника правительственной политики, действуя сообразно с государственным, а не узкочастным интересом. Банковская перенастройка подразумевала кардинальные изменения во владении и управлении, которые и стартовали с начала XX века.

Начнём с крупнейшего на тот момент Петербургского международного банка. В 1901 году туда направляется проверка, инициированная Министерством финансов. Её возглавляет товарищ прокурора Петербургской судебной палаты С.С. Хрулёв — известный специалист по гражданскому праву, автор книги «Наш ипотечный кредит», прекрасный оратор и знаток права, причём живший исключительно на жалованье[1860]. По окончании ревизии, когда была разобрана весьма запутанная внутренняя «кухня» этого кредитного учреждения, Хрулёв назначается председателем совета. На ключевую позицию директора-распорядителя приходит чиновник Минфина, вице-директор кредитной канцелярии А. И. Вышнеградский, сын бывшего министра финансов. (Заметим, что отец не способствовал карьере сына, поскольку, ещё будучи при должности, порвал с ним все отношения: тот женился не так, как планировал Вышнеградский-старший, страстно желавший породниться с каким-либо аристократическим семейством.)[1861] В 1904 году после кончины Ротштейна (прежнего директора и крупного акционера), погрязшего в массе злоупотреблений, А.И. Вышнеградский занимает его место. После того как он вместе с Хрулёвым освоился в банке, представители аристократии и крупных собственников оттесняются на вторые роли и далее. Хозяином положения становится правление, где ключевые должности занимают ставленники правительства; по подсчётам специалистов, они контролировали около 30 % акций[1862]. Что касается безраздельного хозяйничанья в Петербургском международном банке немцев, в чём была убеждена советская довоенная историография, то об этом красноречиво свидетельствует такой факт. Германские акционеры при выпуске новых акций в течение года (т. е. в последнюю очередь) обменивали временные свидетельства на подлинные бумаги, из-за чего с большим опозданием могли запускать их в биржевой оборот[1863].

То же самое происходит и в других питерских кредитных организациях. У руля Учётно-ссудного банка оказывается Я.И.Утин, который свыше двадцати лет отдал службе в Министерстве юстиции, а также был товарищем прокурора Петербургского окружного суда. В