…Чего Сумарок всегда боялся, так это слепоты. Вот и когда повязку на глаза увязали, сбилось дыхание, скакнуло сердце.

— Я рядом, — сказал кнут негромко.

Сумарок ухватился за кость. Была она сухой, чуть шершавой, крупной. С какого зверя взята, чаруша и помыслить боялся. Почувствовал, как слегка кость потянуло — видно, принялась за нее хозяйка-костамокша.

Вцепился как следует, всей ладонью. И почуял, как коснулись его пальцев чужие — гладкие, холодные.

Кругом повело, задвигалось все в темноте.

И Сумарок в круг шагнул.

Отошли, встали поодаль.

— Сколько ему? На круп ежели смотреть, так лет двадцать?

Сивый головой вскинул, поглядел недобро:

— Ты глаза-то не распускай. Я тебе круп с мордой поменяю, все равно никто разницы не приметит.

Усмехнулся Калина.

— Значит, двадцать. Славное время. Они все в эту пору ласковые, что тели.

— Хорош юлить. Прямо говори, зачем на разговор позвал? Я тебя знаю.

— Зато я тебя не узнаю, Сивый. Думал, только люди меняться могут, оказалось — нет. — И, без перехода всякого, продолжал. — Скажи, Железнолобый, слышал ли ты об операторах?

Сивый нахмурился.

— Не доводилось.

Мормагон поглядел в небушко.

Без спешки достал из кошеля расшитого самокрутку, огниво в коробочке затейной, железной, язычком пламени самокрутку запалил.

Посетовал:

— Совсем было бросил, уж больно Марга, бедная, на дым кашляет. Вот, самосадом здесь разжился. — Затянулся, выдохнул. — Сказывают, операторы те сподобны над кнутами да мормагонами, над чарушами да вертиго стоять. Власть их больше власти княжеской. Течет в них Змиева Кровь, от того сильны. Узнать оператора нельзя, он и сам про себя не догадывается, живет-мрет, как прочие. Только случаем можно оператора обнаружить: они, мол, править могут Качелями Высоты да Кольцами, что в земле лежат… Да тварями, от Колец корни берущими.

— К чему ведешь, мормагон?

— К тому, что каурому, дичку вашему, к руке сечень-кладенец, да и браслет твой с Тлома он носит, ровно простую даренку. И слышал я кое-что про него, среди прочих он парень известный. Про Черноплодку всякое слагают… Есть у меня мысль, что Сумарок в себе кровь Змия имеет, только сам про то не ведает.

Сивый без спросу самокрутку забрал, сам затянулся.

— Тоже вертиго его отписать думаешь?

Фыркнул мормагон, плечами двинул.

— Делиться, вот еще! Я покамест присмотр вести думаю. И ты тоже, кнут, приглядывай, все одно рядом крутишься. Ежели истинно он таков, то за ним и твое племя может явиться: какие кнуты будут волю человека над собой терпеть?

— Ласково стелешь, мормагон, а только какая в этом твоя выгода?

Калина коснулся ожерелья.

Молвил задумчиво:

— Неподобные дела творятся, Сивый. Если и правда, что Сумарок ваш — оператор, так лучше я в друзьях его буду. Мне, знаешь ли, жить не надоело. Тебе же хочу предложить таково поступить: коли случай выпадет, спытай его. Наведи на добычу, сам в сторонке держись, наблюдай, как он себя покажет, как явит… Ах, кнут, ежели он оператор! Невеста ваша с ума сойдет! Он ведь и ее, старуху, раком нагнуть сможет!

Рассмеялся закатисто, Сивый в сердцах самокрутку пальцами смял, бросил под каблук.

— Ты, мормагон, обурел совсем, — молвил с ласковой злобой, — смотри, мне твою голову кудрявую наново оторвать — раз плюнуть. Забыл уже, как дурманом окуривался, чтобы боль изжить? Крепко знай: увижу от тебя какую обиду Сумароку, вернешься в бочку свою, на куски порубленным, как встарь.

Мормагон закусил губу, голову красивую-гордую вздернул.

— Все ли понял?