процессы художников, дабы те делали зарисовки во время заседаний. На этом рисунке из газеты «Энн-Арбор ньюс» изображён судья Конлин во время процесса по обвинению Джона Коллинза в убийстве Карен Сью Бейнемен.

Довольно долго — более двух недель — тянулась процедура отбора жюри присяжных (жюри из 12 человек и 2 запасных присяжных составили 7 женщин и 7 мужчин), затем последовало оглашение обвинительного акта. После его заслушивания судья осведомился у Коллинза, понимает ли тот суть предъявленных обвинений и, получив утвердительный ответ, спросил, признаёт ли тот себя виновным. На что был тут же дан категорически отрицательный ответ, а адвокат Луизелл заявил, что с этого момента его подзащитный желает воспользоваться конституционным правом не свидетельствовать против себя.

Средства массовой информации задолго до процесса начали обсуждать возможную тактику защиты Коллинза. Оптимальными считались досудебная сделка с признанием вины либо активная защита с непосредственным участием самого Коллинза. Тактика отказа от дачи показаний, к которой прибегли адвокаты, по общему мнению юристов, признавалось самой невыгодной из всех возможных. Она давала обвиняемому определённые тактические плюсы, снижала его психологическое напряжение во время процесса, но при этом ставила изначально в очень невыгодное положение, заставляя думать судью и присяжных, что обвиняемому есть что скрывать. Кроме того, тактика молчания лишала обвиняемого такого серьёзного козыря, как возможность лично участвовать в допросе свидетелей. Обвиняемый с крепкими нервами, хорошим самообладанием и сообразительностью зачастую способен сбить с толку опасного свидетеля и снизить ценность сообщённой им информации. (Допрос свидетеля обвиняемым в значительной степени напоминает очную ставку с той только разницей, что проводится не под контролем офицеров полиции, и потому требует от свидетеля сильного психоэмоционального напряжения. Не все люди могут его вынести, и потому находчивый и остроумный обвиняемый может неплохо помочь самому себе, воспользовавшись правом задавать вопросы свидетелю.) То, что адвокаты обвиняемого пошли по пути наименьшего сопротивления и фактически «вывели его за рамки процесса», оказалось медвежьей услугой, что впоследствии осознал и сам Коллинз.

Заслушивание свидетелей обвинения началось 23 июля 1970 г. Луизелл и Финк в перерывах между заседаниями вели себя весьма самонадеянно, много улыбались репортёрам, охотно комментировали ход процесса, давая понять, что у них в рукавах припасено немало «джокеров». Однако в итоге вся эта игра окончилась пшиком. Для того чтобы дать представление о манере действий защиты в суде, можно привести несколько показательных примеров.

Как уже отмечалось выше, одним из краеугольных камней обвинения являлась экспертиза следов крови, обнаруженных в подвале дома сержанта Лэйка. Эту экспертизу представлял в суде Уолтер Хольц (Walter L. Holz), руководитель Отдела криминалистики Департамента здравоохранения штата Мичиган. Понятно, что защите Коллинза было очень важно посеять сомнения в точности её результатов. Причём упор надо было сделать не на точности анализов и методов исследования, а именно на их неоднозначности, так как совпадение групповой принадлежности различных образцов крови отнюдь не означает происхождения крови от одного источника. Это аксиома, которую не смог бы опровергнуть ни один эксперт, и именно на это и следовало напирать адвокатам. Что же сделал Луизелл, когда подошла его очередь допрашивать Хольца?

Сначала самый высокооплачиваемый адвокат Детройта долго ходил вокруг да около, задавая эксперту малозначительные вопросы: где проводилась экспертиза? сколько было сделано анализов? и тому подобные (как будто он не читал представленных актов экспертиз и не знал этих деталей). Наконец, решив, видимо, что бдительность эксперта уже достаточно притупилась, адвокат задал «обезоруживающий» вопрос: а разве неизвестно эксперту, что некоторые члены семьи сержанта Лэйка имеют ту же группу крови, что и кровь, найденная в подвале дома? На что Хольц спокойно ответил, что ему, разумеется, известно о том, что двое сыновей Лэйков имеют кровь той же группы, что и Карен Сью Бейнемен. На что Луизелл тут же радостно отреагировал, спросив, можно ли допустить, что кровь, найденная в подвале дома сержанта Лэйка, принадлежит кому-то из его детей? скажем, принесли родители окровавленную рубашку мальчика стирать, бросили на пол — вот вам и кровавая помарка на цементе! Услыхав такую глупость, Хольц невозмутимо заметил в ответ, что следы крови найдены на полу под стиральной машиной на удалении около 15 дюймов от её фронтальной поверхности (то есть 35–40 см).

Зачем Луизелл спросил то, что спросил, совершенно непонятно. О том, что кровь найдена под стиральной машиной, местные газеты писали ещё летом 1969 г.! Трудно отделаться от ощущения, что адвокат не только не прочёл акт судебно-медицинского исследования следов крови, но даже не читал местных газет. Тут сам собой рождается вопрос: а как вообще самый высокооплачиваемый адвокат Детройта готовился допрашивать эксперта? Примечательно, что задав глупейший вопрос, Луизелл не остановился на достигнутом и продолжал напирать, цепляясь к тому, что группы крови двух мальчиков совпадали с группой крови Карен Сью Бейнемен. Это, видимо, надоело Хольцу, и он, что называется, ткнул адвоката носом в грязь, обронив мимоходом, что в крови найден алкоголь, а потому трудно представить, что это кровь детей. Вот тут бы безмозглому адвокату замолчать, но он явно не мог «сойти с темы», и потому из его уст последовал ещё один редкостный по наивности «обезоруживающий» вопрос: а разве сахар в крови не превращается в алкоголь под действием ферментов? Трудно сказать, чего больше в этом вопросе — глупости или невежества, — но понятно, что однозначный ответ эксперта был запрограммирован. Хольц невозмутимо ответил, что ему ничего не известно о таких превращениях, и… на этом разговор об экспертизе следов крови оказался исчерпан.

Как адвокат по уголовным делам, который должен быть хорошо сведущ в тонкостях судебной медицины, мог додуматься до превращения сахара в человеческой крови в этиловый спирт известно, наверное, одному Богу. Если следовать логике Луизелла, то кружка сладкого чая должна быть равноценна рюмке водки, а человеческий организм во всём аналогичен спиртовому заводу. Адвокат порол откровенную чепуху, которая никак не могла помочь его подзащитному.

Это, кстати, был далеко не единственный случай, когда адвокаты начинали опровергать совершенно не то, что действительно следовало опровергнуть. В этом отношении интересными и даже забавными оказались допросы Патрисии Сполдинг и Джоан Гош. И та, и другая являлись важнейшими свидетельницами обвинения, и защита просто обязана была каким-то образом дезавуировать их опознание в Коллинзе того самого молодого человека, с которым Карен Сью Бейнемен уехала из магазина париков. Какой же выход нашёл могучий интеллект Джозефа Луизелла?

Адвокат оказался тривиален и очень предсказуем. У Патрисии Сполдинг он спросил, показывали ли ей полицейские фотографии Джона Коллинза до официального опознания последнего (так