получил от начальника последнее предупреждение. Более того, заявление Щукина об увольнении по собственному желанию, написанное собственноручно, только без проставления даты, легло на дно прокурорского сейфа. Валере было объявлено: документу будет дан ход при первом же проколе.

Поэтому Трель, усаживаясь на неудобном сиденье «Волги», пристально глянул на старавшегося не дышать в его сторону подчиненного. Глаза у Валеры были в красных прожилках, но взгляд он имел вполне сфокусированный, был свежевыбрит и даже (трепещите, Юдашкин и Зайцев!) нацепил поверх красной в черную клетку рубашки форменный прокурорский синий галстук-регат, презентованный ему кем-то из оперативных сотрудников.

— Подлечился с утра?! — сурово сведя брови к переносице, задал вопрос прокурор.

— Что вы, Олег Андреевич! Я теперь — ни-ни. Вчера братан с женой в гости приходили, я сто грамм выпил, курочку покушал и на боковую.

Судя по удушливому запаху, пробивавшемуся сквозь обильный слой дешевого парфюма, выпил накануне Валера гораздо больше, но свежаком от него действительно не наносило, что было расценено Трелем в качестве положительной динамики.

— Поехали, — дал он барственную отмашку.

По пути успели обсудить необходимость срочной замены на служебном автомобиле печки, пока она не вытекла в салон.

— Мне вас ждать, Олег Андреевич? — спросил Валера, высаживая шефа перед входом в трехэтажное здание суда.

— Возвращайся в гараж. Когда освобожусь, позвоню в канцелярию, Эльвира даст команду, подъедешь.

Осторожно поднимаясь по обледеневшим ступеням суда, прокурор поднес к носу рукав фирменной канадской дубленки.

— Что же вы, туземцы, такие все душистые сегодня? Сговорились?

17

10 января 2000 года. Понедельник.

10.00 час. — 11.00 час.

Примерно в тоже время в кабинете начальника милиции происходил разбор полётов по поводу воскресного побега Рубайло. Выпустивший пар в актовом зале на общем совещании Сомов, потирая ладонью левую сторону груди, налил из графина воды в стакан, отхлебнул, поплямкал губами.

— Пе-пе-пе-пе-пе, — произнес он нараспев, разглядывая висевший на стене плакат с портретами российских министров внутренних дел от графа Кочубея до действующего генерал-полковника с мефистофельской внешностью, не так давно удостоенного звания Героя России.

Сидевшие под красочным плакатом на краешках стульев штрафники — начальник дежурной смены Медведев и инспектор отделения по борьбе с правонарушениями на потребительском рынке Барышников — напряженно молчали в ожидании взбучки. Кадровик Коростылёв, дежуривший предыдущие сутки ответственным от руководства и формально обязанный разделить ответственность за происшествие, на скамью подсудимых из соображений субординации помещен не был.

Он разместился, как и полагалось руководителю его уровня, за приставным столом, напротив и.о. начальника криминальной милиции Птицына, единственного из присутствовавших одетого в гражданку. Начальник УВД, прекратив разглядывать изображения министров и надувать щеки, первым предоставил слово Коростылёву.

И тот, виртуоз служебных интриг, покатил баллон на дежурного и обэпээровца. С каждой фразой накал его обличительной речи нарастал. Однако Сомов достаточно бесцеремонно оборвал зама по личному составу, дав понять, что функций обвинителя на него не возлагалось.

— Приказы вы знаете, Вячеслав Валерьянович, я не сомневаюсь. Лучше всех нас вы приказы знаете, — склонив на бок седую, очень коротко стриженую голову, с ехидством произнес начальник милиции. — Но во время исполнения обязанностей ответственного от руководства вам следует почаще покидать кабинет и общаться с людьми. Дежурный, — выхватив из письменного прибора карандаш, Сомов направил его острое жало в сторону Медведева, который немедленно вскочил, взяв руки по швам. — Да сиди ты, Владимир Николаевич… Скачешь, как не буду говорить кто, а то обидишься. Так вот, дежурный закружился, пятьдесят одну заявку за сутки обработал, шесть дел возбудил. Надо было спуститься вам, Вячеслав Валерьянович, на первый этаж ножками, и вникнуть в ситуацию лично.

— Но я, товарищ полковник… — Коростылёв сделал попытку вклиниться с доводами в свою защиту.

— Я вам слова не давал! — начмил, чрезвычайно похожий на мордастого кота, в один миг превратился в кота рассерженного, оскалил зубы, короткой рукой, как лапой, упёрся в край стола, демонстрируя готовность к атаке.

Кадровик сдулся, напустив на породистое лицо положительного героя выражение несправедливо оскорбленного.

— Так вот, подвожу черту, — невидимая шерсть на мощном загривке Сомова улеглась, голос его стал ровным. — Готовьте приказ, Вячеслав Валерьянович, следующего содержания. Вам — строго указать на недостаточный контроль за действиями подчиненных. Оперативному дежурному за неправильную оценку ситуации снизить дифференцированную надбавку на десять процентов. Инспектору ОБППР Барышникову…

Нескладный, с покатыми плечами капитан при упоминании его фамилии с грохотом поднялся, сильно саданув в стену спинкой отодвинутого стула.

— Аккуратней, последнюю мебель мне поломаешь. Ну что ты как слон в посудной лавке, Барышников? — полковник презрительно сощурился, разглядывая неувязанную фигуру подчиненного. — Десять лет, наверное, уже служишь в органах внутренних дел, а форму носить не научился. Что у тебя из-под пятницы суббота торчит? Запра-авься. Скажи мне, Барышников, чего ты умеешь, кроме как за просроченные йогурты протоколы составлять да продавщиц в подсобках пердолить? Какой ты, на хрен, милиционер?! Какой преступник тебя испугается? Сади-ись, милиционер-супермен. Барышникову — выговор за отсутствие бдительности и оперативной смекалки.

Прервавшись, чтобы сделать глоток воды, Сомов метнул требовательный взгляд на начальника дежурной смены:

— Какие меры приняты к установлению места нахождения Рубайло? Сколько адресов проверено?

— Три адреса, товарищ полковник, — вновь пружинно выпрямившись, доложил Медведев, — место регистрации, а также места жительства его связей Смоленцева и Пандуса. По месту регистрации никто не проживает длительное время. Смоленцев пояснил, что Рубайло не видел со второго января, с похорон. Квартиру сотрудникам ГБР осмотреть не разрешил. Родители Пандуса находились в состоянии алкогольного опьянения, заявили, что никакого Рубайло знать не знают, а сын их арестован. При визуальном осмотре жилища фигурантов и следов их пребывания не обнаружено.

— Какие адреса ещё известны? — начальник УВД повернул круглую голову в сторону Птицына.

Тот, теребя пальцем шелковистую розовую закладку, выглядывавшую из ежедневника, счел нужным не давать развёрнутого ответа:

— Информация в стадии проверки, Евгений Николаевич. Разрешите, я доложу вам отдельно.

— Разрешаю! — Сомов откинулся на спинку кресла и вновь обратился к Медведеву: — А по кафе «Лада» чего дело не возбудили по дежурным суткам?

— Справки об ущербе нет, товарищ полковник.

— Вот тебе седьмой «глухарь» за сутки. Семь — ноль сыграл ты, Владимир Николаевич. Аргентина — Ямайка, семь — ноль! А не прохлопал бы Рубайло, не спел бы я тебе сейчас эту песенку. Рубайло витрины в «Ладе» высадил, а?!

— Необходимо проверить его на причастность к совершению данного преступления, — глухо