Юнкера Московского Александровского военного училища просили, чтобы выпуск 1917 г. носил имя Керенского, сам министр не без труда отговорил их от этой идеи. Группа солдат из действующей армии обратилась к городскому голове города Киева с просьбой переименовать некоторые улицы, носившие «царские» названия. Прежде всего они предлагали переименовать «в честь военного министра Керенского Столыпинскую улицу в Керенскую». Одна из улиц Бобруйска также получила имя вождя. При перемене же фамилий в 1917 г. некоторые лица выбирали новое родовое имя в честь популярного политика — Керенский[1011].

«Министра-демократа» Керенского именовали «символом демократии». «Для нас Керенский не министр, не народный трибун, он перестал быть даже просто человеческим существом. Керенский — это символ революции», — так писали поклонники «народного министра», субъективно считавшие себя приверженцами демократии, таково содержание листовки, изданной в 1917 г. Для них Керенский олицетворял революцию, новый революционный строй. «Вашими устами говорит с нами русская свобода», — обращались к военному министру комитет и командир 3-го Морского полка Балтийской морской дивизии. А резолюция, принятая рабочими завода С.А. Трайнина, гласила: «Надеемся, что революционное правительство, созданное символом демократии А.Ф. Керенским, будет капитаном спасения тонущего корабля, и страна при поддержке всех живых сил страны будет выведена на светлый путь будущего»[1012].

Культ Керенского просуществовал сравнительно недолго, однако он оказал немалое воздействие на развитие национальной политической культуры. Уже в первые месяцы революции многие комитетчики вне зависимости от своей политической ориентации копировали манеру выступлений, стиль, даже костюм популярного министра. Не был исключением и Д.А. Фурманов, ставший позже символом большевистского военного комиссара, — он сам признавал в то время, что подражал ораторской манере Керенского (запись в дневнике Фурманова за 29 мая 1917 г.)[1013].

Многие символы, найденные Керенским, его сторонниками и почитателями, были затем использованы при создании культов большевистских вождей, имена и образы которых также становились символами нового режима. В 1917 г. уже начали складываться культы вождей Гражданской войны — красных и белых (культ В.И. Ленина — в субкультуре большевизма, культ генерала Л.Г. Корнилова — в субкультуре военных организаций). Однако некоторое время лишь Керенский выступал в роли персонифицированного символа нового государства. Показательно, например, что скульптурные бюсты «народного министра», пользовавшиеся немалым спросом, вручались тем лицам, которые приобретали большое количество облигаций «Займа свободы» (на сумму не менее 25 тыс. р.)[1014].

2. Революционные символы и массовая культура

В условиях моды на политику в первые месяцы революции 1917 г. важнейшей чертой общественной жизни стала политизация досуга. Это сразу же проявилось в театральных постановках. Порой даже самые обычные спектакли превращались в эффектные политические манифестации.

Впервые после свержения монархии бывшие императорские театры Петрограда вновь открылись 13 марта 1917 г. В Мариинском театре шли увертюра Н.Н. Черепнина «Памяти павших борцов за свободу» и «Майская ночь». По требованию публики хор и оркестр несколько раз исполнили «Памяти павших», «Эй, ухнем» и «Марсельезу». 15 марта «Спящей красавицей» открылись балетные спектакли театра, и публика в зале также постоянно требовала «Марсельезу», а при ее исполнении все присутствовавшие вставали. Иногда «революционизировались» и старые постановки, переделывались сценарии, менялось музыкальное сопровождение. Так, в Благовещенске, в начале апреля труппа Народного дома играла пьесу «Рабочая слободка», в содержание которой были включены революционные песни[1015].

После Февраля появился и новый театральный жанр, первоначально пользовавшийся огромной популярностью, — митинги-концерты, в ходе которых играли оркестры и пели хоры, выступали артисты с художественной декламацией, чередовавшиеся с речами известных политиков и ветеранов освободительного движения, популярных ораторов. Именно на политических деятелей шла порой публика, их имена печатались на афишах и рекламных плакатах. Звездой таких митингов-концертов был, конечно, А.Ф. Керенский. Однажды на одном из таких митингов-концертов, проходившем в петроградском цирке Чинизелли, А.Ф. Керенский, встреченный овацией, предложил всем присутствующим спеть «Марсельезу». Корреспондент одной из газет сообщал: «А.Ф. Керенский затягивает первые слова… В это время дирижер оркестра дает министру юстиции смычок, и он продолжает им дирижировать. В заключение к Керенскому обращается капельмейстер Волынского полка: „Вы не только блестящий министр, но и дирижер“»[1016].

В митингах-концертах участвовали и видные деятели русского искусства, которые порой представляли на суд публики собственные революционные произведения. Так, в Севастополе же, во время грандиозного концерта под открытым небом, Ф.И. Шаляпин исполнял свой «Гимн революции» с красным знаменем в руках[1017].

«Революционизировался» и «демократизировался» жанр благотворительных балов. Так, 22 апреля в Русском общественном собрании Ревеля прошел бал-маскарад в пользу «борцов революции». Приглашенный оркестр 2-го артиллерийского полка, разумеется, начал свое выступление с исполнения «Марсельезы»[1018].

Революционная традиция сразу же повлияла на кинематограф: перед началом сеансов оркестры и таперы играли «Марсельезу». Многие киностудии быстро выпустили несколько соответствующих «революционных» фильмов, в названиях которых были использованы цитаты из революционных песен: «Отречемся от старого мира», «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Не плачьте над трупами павших бойцов». Подчас под одним названием такого рода конкурирующими фирмами снималось сразу несколько фильмов. Девиз партии эсеров «В борьбе обретешь ты право свое» также дал название одному фильму. В 1917 г. снималась картина с актуальным названием «Буржуй (Враг народа): Социальная драма». Несколько фильмов знакомили зрителей с историей освободительного движения, они обличали павший режим и прославляли «борцов за свободу»[1019].

Организовывались и революционные экскурсии, которые могли перерастать во внушительные политические демонстрации. Так, в воскресенье, 6 августа, состоялась поездка большой группы петроградских рабочих в Кронштадт, организатором которой был В. Володарский, один из лучших большевистских агитаторов, а среди участников были делегаты 6-го съезда партии большевиков. Экскурсантов в сопровождении нескольких оркестров погрузили на три парохода под звуки «Марсельезы». Духовая музыка играла то на одном корабле, то на другом, а в промежутках тысячи рабочих пели «Интернационал» и другие революционные песни. Кронштадтцы также встретили прибывших гостей музыкой. Три духовых оркестра и один струнный, расположенные в различных местах, один за другим играли «Интернационал» и «Марсельезу». У могил жертв революции 1905 г. раздался революционный похоронный марш «Вы жертвою пали…». Эта политическая экскурсия выделяется своим размахом, но можно привести и массу других примеров «революционного туризма». Так, кронштадтцы нанесли ответный визит рабочим Сестрорецка[1020].

Рынок быстро откликнулся на новые запросы политизирующегося потребителя. В Москве уже во время революционных событий уличные торговцы, быстро реагировавшие на спрос, стали предлагать невиданный доселе товар: красные ситцевые ленточки, по две копейки за штуку. В возбужденной революционной толпе товар разошелся за несколько секунд. Счастливые обладатели дефицитных эмблем разрывали ленточки и делились со своими товарищами, которые также желали украсить себя популярным символом революции[1021]. На улицах Петрограда также появились