фыркнул. Стояла хрупкая, сумеречная тишина.

– Куда теперь? – шёпотом осведомился Диего, подставляя лицо лёгкому ветру. – Я не знаю, а ты?

Пикаро знал. Скорее всего…

3

Сапоги Лиханы тонули в траве, Хайме глянул на свои ноги – они тоже стояли на обычной земле. Галерея пустых зеркал уступила место озеру. Тому самому, в которое он не решился войти, когда все были живы.

– Ты сказал? – Альфорка по своему обыкновению появился внезапно и спросил о чём-то, понятном лишь ему.

– Здравствуй! – кивнул Доблехо, становясь рядом с приятелем. – Собрался довести дело до конца?

– А как же иначе? – удивился Маноло. – Он же должен был вступить в наш полк, и не его вина, что не вышло.

– Он вступил, – не согласился Себастьян. – Тот, кто вместе с полком принял бой с превосходящими силами противника, зачисляется в него незамедлительно.

– В самом деле, – обрадовался Маноло, – а я и забыл!

– Как и всегда, – не преминул поддеть приятеля Себастьян. Эти двое стояли и пререкались, словно не было ни хаммериан, ни смертей.

– Проклятье! – раздалось сзади, и Хайме оглянулся. У всё ещё светлой воды чернели два силуэта – человек и конь.

– Брат Хуан – мой гость, – сказал человек, – неужели нельзя было оставить его в покое?

– Вы ошибаетесь, сеньор де Гуальдо. – Дон Луис шагнул навстречу пришельцу. – Сеньор де Реваль не только ваш гость, и он пришёл сюда по доброй воле.

– Не уверен, – огрызнулся Диего, – де Ригаско – южане.

– Я тоже с юга, – хмыкнул Альфорка. – Правда, мои родичи сочли фамильный склеп слишком благочестивым для столь паршивой овцы. Не передать, как я им за это благодарен… Они всю жизнь пытались решать за меня и, наконец-то, решили правильно.

– Я предпочитаю решать за себя сам, – хмуро бросил Диего, – и, полагаю, брат Хуан тоже.

– Дон Хайме уходил и возвращался, как и вы, – примирительно произнёс Лихана, – когда-нибудь он придёт навсегда. Если захочет.

– Вот именно, а сейчас, если захочет, вернётся к сестре.

– Нет, – чужим голосом перебил его Маноло, – уже нет… Слышите?

Короткое ржанье, сразу злое и испуганное. Тяжёлые мерные шаги, словно целый полк вдруг слился в единое огромное тело, плеск ударившейся о берег волны, и вновь тишина, разбитая мерной поступью.

– Хотелось бы мне знать, кто умрёт в первый раз, а кто – во второй и последний. – Маноло быстро облизал губы. – Я, пожалуй, согласен, но в одиночку я не умираю! Те, кто живы, вам лучше отойти.

– Это не ваше дело, дон Мануэль, – лицо Лиханы стало упрямым и пугающе жёстким, – вернее, не только ваше. Прежде всего нам нужна правда. Всем. Только она даст покой.

– Мы её знаем! – вскинулся Альфорка. – Хайме же говорил… Этот сукин сын решил не вмешиваться и убил гонца.

– Мы не знаем причин, – покачал головой муэнец, – мы не можем судить непредвзято.

– А белолобых вы тоже резали непредвзято? – хмыкнул Альфорка. – Хенилья та же падаль, только гаже…

– Вот он! – выдохнул Доблехо. – Пришёл…

Огромная, в два человеческих роста, фигура медленно выступила из-за прижавшихся к берегу деревьев. Она мерно, словно на параде, поднимала и опускала ноги, и каждый шаг отдавался тяжёлым монотонным эхом, будто кто-то забивал в мокрую землю сваи. За спиной пришельца чёрным плащом тянулась тень, гордую голову венчал старинный шлем с поднятым забралом. Бьющая в лицо ночному гостю луна высвечивала резкие благородные черты, делая белый мрамор ещё белее.

Командор Хенилья соизволил покинуть свой постамент ради тех, кого он оставил без помощи ровно семнадцать лет назад.

Глава 3

1

Он был в белоснежных, богато украшенных доспехах и держался неестественно прямо, казалось, у него нестерпимо болит голова. Диего не сразу сообразил, кто перед ним. Слишком уж далёк был каменистый сонный берег от залитой кровью приёмной, которую украшала статуя Адалида. Теперь истукан неведомым образом ожил и ещё более немыслимым образом оказался в Альконье! Де Гуальдо сам не понял, как его рука легла на эфес, словно сталь могла остановить камень, а мраморный воитель приближался неспешно и неотвратимо, будто шагал в эскорте завладевающей этим миром ночи.

В густеющем сумраке раздавались лишь звуки шагов. Не бил по ногам широкий меч, не колыхались перья на шлеме, не морщилась кожа сапог, не звенели шпоры. Эта шагающая неподвижность почти что завораживала…

Белая стопа опустилась на лежавший в траве камень, раздался резкий скрежет. Пришелец застыл, все так же прямо держа голову, затем на шаг отступил. Мраморный сапог описал полукруг, сдвигая с дороги досадную помеху, и похожий на тыкву булыжник, покинув насиженное место, покатился к воде. Раздался плеск.

– Вернуться, это бывает, – первым очнулся похожий на королевскую куницу южанин, – сам такой, но вернуться истуканом… Узнаю́ Гонсало.

– Ты не изменился, – огрызнулся другой, кажется, Себастьян, – так с чего меняться Хенилье? Скажи лучше, что делать станем?

Это не Адалид, а командор! Это и не мог быть Адалид. Победителю синаитов нечего делить с защитниками Муэны, а вот Орлу Онсии хорошо бы объясниться, но, будь оно все проклято, почему статуя? Ведь другие вернулись людьми?!

– Это я его призвал, – Хайме де Реваль был ещё спокойней Лиханы, – только сейчас вспомнил. Значит, это моё дело.

– Его позвала Альконья, – покачал головой дон Луис, – как и вас, и Диего. Сегодня семнадцать лет. Сегодня мы должны узнать…

Они перешёптывались, а мраморный гость приближался все тем же парадным шагом. Вот он миновал треугольный камень, вот перешёл сонный ручей, безжалостно проломив тростники. Теперь Адалид был совсем рядом. В особняке он не казался таким уж огромным, но тогда истукан смирно торчал на своём цоколе, а у его подножия умирали.

– У него на кирасе крест, – негромко сказал де Реваль, – и тем не менее он здесь… Дон Луис, выходит, это возможно?

– Как видите, – пожал плечами Лихана, – хотя этот крест вряд ли был освящён… Мы слишком мало знаем.

– Скоро узнаем больше, – пообещал южанин, – дьявольщина, как же мне не хватает пистолетов!

– Тут нужна пушка, – уточнил Себастьян, – но её тоже нет.

Де Реваль слегка шевельнулся, и Диего понял, что тот сейчас сделает. Воин всегда опередит монаха, и де Гуальдо опередил.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, командор, – бросил он в мраморное лицо, – почему ты меня отравил?

Тяжёлая нога, уже занесённая для шага, вернулась назад, утонув по щиколотку во влажном гравии. Статуя неспешно наклонила голову, глядя на заговорившего с ней человека. Глаза у неё, как и прежде, были выпуклыми и белыми, но в них прорезались точки слепящего света. Зрачки.

– Пользуясь данным мне Святой